Цена высшему образованию
Шрифт:
Но...
– Пожалуйста, не отвлекайте нас от работы: сказано, вы нам не нужны, значит, не нужны. Что еще?
В другом техникуме тоже никто не требовался, но здесь нашлась женщина с одним глазом, высокая, плечистая, с проседью на голове и бородавкой на носу. Она охотно завела разговор с незнакомцем в коридоре.
– Не ходите в этот техникум, здесь такая рутина. Всю жизнь будете работать преподавателем, ежегодно вести непосильную и беспощадную войну за количество часов, поскольку от этого будет зависеть ваша зарплата. Вам придется участвовать в склоках. Вас поневоле затащат, в какую-нибудь группировку. Идите лучше в школу. В Москве свыше тысячу школ, где работает одно бабье, а вы мужчина.
Я слушал, как завороженный. Мысленно я уже был в школе и даже воображал себя в директорском кресле.
– Да, это бы мне подошло, спасибо за подсказку. С меня шампанское и коробка конфет, - сказал я и улыбнулся.
– Вы, надеюсь, член партии?
– Нет, - простодушно ответил я.
– А что- это, так важно?
– Это плохо, - вздохнула дама, - очень плохо, молодой человек. Как же вы так, с вашим образованием? Ваше образование без партийного билета, ну, ничегошеньки не стоит. В партии надо обязательно состоять.
– Почему?
– наивно спросил я.
– Понимаете..., извините, но вы, я вижу, из периферии...неужели там такой темный народ? В партии надо состоять, потому что партия и народ-едины, или народ и партия-едины, это все равно. И так, конечно, можно прожить, без партийного билета, но если у вас будет этот партийный билет, к вам больше доверия, понимаете? Партия не оставит вас в числе пролетариата, понимаете вы это?
– Доверие надо заслужить, - сказал я, не зная, что это была очередная глупость
– Так-то оно так, но директор школы - это номенклатура райкома партии. Директор утверждается на бюро райкома.
– Я партийный в душе.
– Простите меня, но вы просто темный человек, или поэт, в облаках витаете. Впрочем, вы в этом сами убедитесь.
Тут прогремел звонок, и дама исчезла, ее как не бывало.
Я был действительно поэт, если не в прямом смысле, то в душе. Я тут же, как Дон Кихот, воевавший с мельницами, бросился в отдел народного образования Дзержинского района города Москвы.
Возле кабинета отдела кадров не было ни одного человека, это вселяло надежду. Наконецто, здесь я найду понимание и...пристанище. На обшарпанном полотне двери никаких объявлений и она немного приоткрыта. Я осторожно постучал.
– Заходи, не стесняйся!
– послышалось за дверью, и когда я вошел, мне взашей, попала лузга семечки подсолнуха.
– Что хотишь? кхе-кхе-кхе. Ужо все на работу устроились, и мене здеся делать нечего, - сказал начальник отдела кадров, выплевывая очередную порцию шелухи от жареного зернышка семечки. Он заерзал на скрипучем стуле, будто вошел не проситель, а его непосредственный подчиненный и тут же, как только выплюнул шелуху, достал дешевую сигарету, зажег спичку и пустил мне едкий дым в лицо.
– Страх, люблю семечки и этот вонючий дым, ты уж, брат, звиняй. Я хронтовик и привычки мои еще с хронта, а что поделаешь? Ну, ты садись, садись, рассказывай!
Начальник поворачивался на скрипучем обшарпанном стуле и во все стороны выпускал дурно пахнущий дым, обнажая коричневые передние зубы.
– Я приехал из другой местности, ищу работу. Я учитель русского языка, университет окончил не так давно.
– Вообче, не мужеское это дело - учитель. Ты только не обидься, но среди мужиков нет толковых учителей. Я помню, взводом командовал под Курском, дык у мене во взводе учитель был. Историк. К бою готовиться надо, а он записки пишет. Ты, говорю, Фомич, брось енти записки к ядреной бабушке, автомат почисти лучше, а ён мне отвечает: у мене, товарищ сержант, два автомата - один стреляет, а другой бумагу портит, поскольку перо тоже
– Да не Пушкин это стихотворение написал, а Михаил Суслов, - сказал я, чтоб посмотреть, как он будет реагировать.
– А мне все одно, пущай будеть и Суслов.
– Значит, я вам не подхожу. А что если я одену юбку и через несколько дней появлюсь у вас здесь?
– Га! а ты молодец, находчивый, значит. Только как ты - плоскогрудым будешь, али как?
– Грудь у меня искусственная будет!
– М-м-м, а ты мне все больше и больше наравишься. Люблю находчивых мужиков. Под Сталинградом, помню, когда перешли в наступление, мы, кто с винтовкой, кто с автоматом в руках, бегим, преследуем немцев, а те отстреливаются, нас косят. Что делать, ложиться? Это никак не подходит, поскольку действовал приказ: вперед и только вперед. Ни шагу назад. А у меня был солдатик, хохол, Дымко. Так вот этот Дымко говорит: товаришу сержант, ложиться нейзя и итить во весь рост нейзя, по-пластунски давайте продвигаться! Так мы и поступили. Солдат сохранили и немцев прогнали... Знаешь, что? тут у мене есть одно местечко. Я тебе чичас продиктую адрес, съезди, только не говори, что я тебя направил, хорошо?
– А почему?
– Все потому же. Мы в районе проводим ксперимент: школа без мужиков. Мне от Мирославы Ивановны влететь может. Усе, будь здоров! Ну, ты меня понял?
– Понял.
– Надо говорить: так точно, аль в армии не служил?
– Служил.
– Ну, тады чаво? так и отвечай: слушаюсь, так точно. Рядовой запаса! Встать, смиррна! Вольно! Такто, вот.
– Слушаюсь, так точно, товарищ старшина!
– То-то же! А партбилет у тебя есть?
– Нет.
– Тогда ты не наш, был бы членом, мы, могет быть сделали бы тебя дилехтором, тоже в качестве ксперимента. Но, ...знаешь, про партию не говори. Спросят про партбилет - мычи, шоб думали, что ты в восторге от партии, понял?
На следующий день я отправился на поиски этой школы, расположенной далеко за ВДНХ.
После двухчасовых мытарств я нашел школу, потому что руководствовался народной мудростью древних: язык до Киева доведет. Кабинет директора находился на первом этаже. Его занимала женщина лет тридцати, еще молодая, но уже с проседью в волосах, лицо которой всегда казалось растерянным и немного усталым, и грустным. У нее как будто была власть не только над педагогами, но и над учениками и в то же самое время у нее не было власти ни над теми, ни над другими. В ее полураскрытый кабинет запросто врывались озорные мальчишки, чтоб похихикать, посмеяться или просто корчить рожицы. Так, от нечего делать.
– Матвеев! маму вызову. Что ты все время ходишь, зубы скалишь, работать мне не даешь? уроки учи лучше. Какой у тебя сейчас урок, английский? почему не на уроке? Марш на урок, живо, ну, кому сказано?
– Исправьте мне двойку по русскому языку, тогда пойду, и больше не стану вас беспокоить, - нагло заявил Матвеев, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, хорошо. Выучишь, тогда исправлю. Я сама хочу, чтоб ты исправил.
– Я это знаю, - заявил мальчик.
– Почему ты знаешь?
– Мой папа имеет очень большой вес, от него многие зависят, в том числе и вы.