Центр не удержать
Шрифт:
А потом появились мы. Я положил ей руку на плечо, чтобы она не продолжала. Она замолчала и закрыла глаза.
Сюзарма Лир сняла шлем, но не торопилась снять скафандр.
— Никто не говорил, — с вызовом сказала она, — что это будет легко.
— А нам-то что делать? — спросил Мирлин.
— Помолимся за умников, укравших наш вездеход, — ответила она, обращаясь ко мне. — Возблагодарим их за обнаруженную опасность.
— Ты готова спускаться? — изумился я. — После того, что нам рассказала любимая предательница?
— Ясное дело, — прозвучал ответ. —
— Мы можем это сделать? — обратился я к Урании. — Можно ли спустить робота-бомбу, взорвать то, что внизу, к чертовой бабушке, но так, чтобы подъемник работал и смог подняться за нами.
— Что-то похожее можно сделать, — отозвалась она. — И это не повлечет непреодолимых трудностей.
Казалось, работает старая поговорка: предупрежден — наполовину вооружен. Она тем не менее не особенно вдохновляла. В следующий раз не будет никого, кто бы смог предупредить нас, и, кажется, остаток пути придется топать пешком, без скафандров и роботов, защищающих нас.
— Что делать с этими двумя? — спросил Мирлин.
— Оставить их в другом вездеходе. — Сюзарма среагировала со скоростью человека, привыкшего к экстремальным ситуациям. — Предоставить их в его распоряжение. Закрыть дверь, если сможем, и бросить их. Может быть, мы вернемся этим путем. Если только кто-то из вас не хочет остаться и приглядывать за машинами.
— Этого не потребуется, — спокойно заметила Урания. — Но нужно тщательно подготовиться. Нужно точно установить, какое оборудование снял Тульяр-994 с вездехода, и сделать собственные выводы. Потребуется некоторое время.
Я вернулся в кабину не потому, что в этом была необходимость, а чтобы уйти с дороги. Сюзарма, все еще в скафандре, подошла ко мне. Глаза ее лихорадочно горели жаждой действия, она так и рвалась в бой. Я не раз видел ее в таком состоянии и пришел к выводу, что один из таких моментов будет для нее роковым.
— Вот так-то, Руссо, — принужденно сказала она, — давай-ка залезай в скафандр и начинай вырабатывать адреналин.
— Будет сделано, — заверил я. — Только помечу в дневнике: свидание с внезапной смертью, выживание — по возможности. А что, Майком ты меня больше не называешь?
— Это не принято в Военно-космических силах, — отрезала она. — А теперь, как я подозреваю, настало время действовать так, как предписывают Военно-космические силы. Тебе не кажется?
Это предполагало, что надо идти к цели, сметая все на своем пути. Помня, что могло подстерегать нас, я догадывался — она может быть права. С этого момента и до самого Центра мы должны поступать, как предписывает Устав Военно-космических сил.
Бессознательное состояние сменилось сном во сне, Я все еще плавал в серой воде, хотя сейчас она казалась спокойной и не такой холодной.
Моя броня не весила ничего, но все же тащила меня вниз. Я пытался подергать рукам и ногами, чтобы
Вода совсем успокоилась, и ее поверхность над моей головой выглядела словно сделанной из хрусталя. Подо мной разверзалась темная бездна без единого проблеска света.
То ли вода к этому времени потеплела, то ли мое тело привыкло к ней, но я не шел ко дну, а падал, словно в пустоту. Или это было из-за того, что и вязкой она больше не была? Я вообразил, что плыву в черной пустоте беззвездном небе. И тишина была оглушительной — никогда раньше я не думал, что такое возможно.
Мне удалось открыть рот, но вода не входила и не выходила из него, грудь не поднималась, будто не было никакого дыхания. Пульс тоже не ощущался. Время словно остановилось.
Едва последние проблески света померкли, чувство непереносимого одиночества охватило меня в наступившей непроглядной черноте. Оно парализовало все мысли и затмило память. И в этот бесконечный миг я почувствовал, как душа моя отлетает, покидая меня окончательно и навсегда.
Я был уверен, что такое состояние означает смерть, что я утонул и что смерть пришла за мной на дно этого моря, и был благодарен ей за то, что она не привела с собой ужаса и боли последней минуты. Я молча ждал ее — совершенно спокойный.
Толи смерть пришла, затем наступила пора воскреснуть, то ли я рано приготовился к ней — не знаю. Но вскоре я ощутил проблеск сознания. Не знаю, как описать это состояние. Почему-то возникло ощущение, что не все умерло. Это было похоже на непоколебимую уверенность Декарта, провозгласившего свое: "Я мыслю, следовательно, я существую". Есть мысль — значит, существует и носитель мысли.
Тем более странно, что я сомневался — я ли этот мыслитель или то была мысль в мозгу какого-то загадочного бога или гиганта. Я не понимал, снится ли мне это, либо я сам — чей-то сон. Но шла какая-то работа — воссоздания, возрождения. Что-то обретало форму, и, хотя я был частью части этой формы, я не мог с уверенностью сказать, что творю ее сам. Если что-то во мне и действовало, то я не сознавал этого.
Не знаю, как описать то, что созидалось. Оно целиком принадлежало сущностям, населяющим компьютерное пространство, и, казалось, полностью зависело от взгляда того, кто на него смотрел. Если бы я захотел увидеть это, мне бы понадобилось определить, что хочу увидеть. Однако не было решимости сделать это, по крайней мере осознанной решимости. Они ничего не значили, эти образы, зарождающиеся в возникающем разуме, который с равной вероятностью был моим и не моим. Я попробую описать, что помню.