Центр роста
Шрифт:
– Теперь ешьте!
– ухмыльнулся Шаттен, разливая шампанское.
О’Шипки проворчал невразумительное слово и взялся за длинную вилку со сложным гербом. Он подцепил кусок рыбы.
– Под шампанское?
– поразился Шаттен-младший.
– Под настроение, - огрызнулся О’Шипки, но не донес кусок до рта. Взгляд его приковался к настенному перекидному календарю, страницы которого были размером с добрую дверь.
Шаттен, видя, что его спутник насторожился, посмотрел туда же.
– Какое сегодня число?
– напряженным голосом
– Шестое. Какое же еще? Мы с вами отплыли шестого числа. То есть сегодня.
– А здесь написано девятое.
– Недосмотр, - пожал плечами Шаттен.
– Может быть, кто-то баловался, листал.
– Ужин окончен, - объявил очередной громкоговоритель.
– Уважаемые пассажиры, разрешите поздравить вас с успешным прибытием в Центр Роста. При схождении на остров будьте осторожны и не толпитесь на трапе. Не забывайте чемоданов, приберитесь в каютах, погасите свет, верните на место серебряные ложки, ключи оставьте на пожарном щите. Экипаж судна желает вам удачного развития и благополучного возвращения в пункты отбытия.
Закуски исчезли, вино испарилось. Снаружи послышался ржавый скрежет. Приборы звякнули, свет мигнул.
– Приношу извинения, - добавил громкоговоритель.
– Мы ткнулись в причал.
Глава четвертая, в которой дела идут в гору
Прощание с лайнером затянулось, десять минут ушли на ругательства и проклятья. Наконец, путешественники ступили на трап, по которому, как им мнилось, они совсем недавно поднимались на борт. На сей раз О’Шипки пропустил Шаттена первым, ликуя по случаю собственной мрачной правоты.
– Но есть-то уже не хочется, - пытался оправдаться Шаттен-младший.
– Так вкусно все было! Так вкусно!
– рычал О’Шипки, подталкивая его в спину.
Лайнер превратился в черную глыбу, огни погасли.
Ветер выл и раскачивал Шаттена и О’Шипки; чуть позже они утверждали, будто слышали в вое стихии слова «штормовое предупреждение».
Чемоданы оттягивали им руки; пледы, плащи и шарфы развевались, как клетчатые флаги. Берег был смутен, виднелся лишь готический замок, продолжавший отвесную прибрежную скалу и горевший внутренним лунным огнем - Центр Роста.
– Где же встречающие?
– раздраженно спросил у ночи О’Шипки.
– Может быть, этого требует наш Рост, - предположил Шаттен, волоча по камням чемоданы.
– Что за нелепица? Чего он требует?
– Самостоятельного подъема… по крутой лестнице… к своему центру… - пропыхтел Шаттен, но эта речь была немедленно опровергнута:
– Постойте, уважаемые! Ни шагу дальше, вы сорветесь в пропасть.
Их ослепил фонарь, который держал огромный человек в резиновом дождевике. О’Шипки сперва показалось, что это Густодрин, который каким-то чудом перенесся из харчевни на остров.
Взбудораженный дождевик миновал гостей и начал размахивать фонарем. Одновременно он кричал, обращаясь к лайнеру:
–
Однако лайнер, обнаруживая судохарактерное злорадство, разразился прощальным гудком, которого так и не дождались его пассажиры, и начал медленно отходить от острова.
– Стойте!
– человек в дождевике неуклюже запрыгал по камням.
– Остановитесь! Вы кидаете нас на произвол судьбы! Мы не можем связаться с материком!
Судно, продолжая удаляться, издевательски трубило. В каютах зажглись огни, до слуха путешественников донеслась легкая танцевальная музыка. Взвилась шутиха; в небе зашипели праздничные колеса Иезекииля.
– Телефон не работает… Почтовые голуби околели… - убивался человек с фонарем.
– А радио - пережиток прошлого, у нас его нет…
Гости острова успели замерзнуть. О’Шипки охаживал себя по бокам, а Шаттен приплясывал, кутаясь в шарф.
– Не слышат, - произнес дождевик убитым голосом и опустил фонарь.
– Может быть, вы соизволите обратить внимание на двух продрогших и голодных странников?
– ядовито осведомился Шаттен, и встречающий, бросив последний взгляд на вероломный лайнер, открыл им свое лицо. Он сдвинул капюшон и оказался очень полным и бледным пожилым господином со взглядом пронзительным и в то же время наивно детским. Толстяк был похож на состарившегося ребенка, проспавшего свою зрелость и проснувшегося в недоумении. Можно было заподозрить, что с детства он так и остался весь в складочках, которые взрослели и старели с ним вместе, превращаясь в валики, брылы, отложения и накопления.
Господин неуклюже кивнул и сразу сделал визгливое замечание:
– Выдержка, господа! Вам не хватает выдержки. Но здесь вы ее наберетесь… Моя фамилия Ядрошников, к вашим услугам, я буду для вас научным и художественным руководителем.
– Вы врач?
– уточнил О’Шипки.
– Или только психолог?
– Я больше чем врач, - с достоинством ответил ему Ядрошников.
– Обычный врач не смог бы годами держать этот Центр, являясь его бессменным администратором и, не побоюсь этого слова, самой душой.
– Тогда не будьте черствым и проведите нас поскорее в наши комнаты, - попросил Шаттен-младший.
– Мы устали и хотим есть. Нас не кормили. Мы подадим жалобу в пароходство…
– Нет!
– расцвел Ядрошников.
– Вы ее не подадите! Вы вообще больше никогда и ни на кого не будете жаловаться! Вы забыли, куда приплыли. Здесь вас отучат от позорного нытья. Вы научитесь самостоятельно справляться со своими проблемами, править судьбой.
– Все это очень соблазнительно, - возразил мистер О’Шипки, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Но не хватит ли предисловий? Ведите нас скорее, все равно куда, лишь бы отсюда подальше. Этот ветер просто невыносим.