Центурион
Шрифт:
Балт запальчиво подлетел к вельможе, по привычке протягивая руку к бедру, и только тут вспомнил, что сдал свой меч при дверях страже. Иметь при себе оружие в зале приемов не разрешалось никому, кроме самого правителя и его телохранителей. Более рослый Крат отшатнулся, Балт же, ярясь, ткнул ему пальцем в лицо.
— Воистину ты смрадный пес и сын собаки, — прорычал он, по-волчьи скалясь. — Перед отцом я весь как на ладони. Буду сражаться за него и приму смерть по одному мановению его руки. Я верен чести.
Холеное лицо Крата закаменело, руки сжались в кулаки. Катон насторожился: не хватало еще, чтобы в рядах осажденных произошел раскол. Обмен колкостями грозил перерасти в потасовку. Но тут венценосец поднялся и громогласно воскликнул:
— Довольно! Повелеваю вам обоим сесть, сейчас же!
Полоснув друг друга ненавидящими взглядами, Крат и Балт неохотно заняли свои места. Правитель какое-то время гневливо на них смотрел, после чего негромким голосом заговорил. Катона, видевшего Вабата накануне старой никчемной развалиной, удивила та внезапная сила и твердость, которая, судя по всему, выдавала в нем Вабата прежнего, правившего Пальмирой в лучшие дни.
— Никаких переговоров с мятежниками не будет, об этом говорю вам сразу и недвусмысленно. Я знаю своего сына, князя Артакса. К предложившему переговоры он не будет испытывать ничего, кроме презрения. И он не пойдет на то, чтобы моим преемником стал Амет. — Голос правителя чуть слышно дрогнул, после чего венценосец продолжал: — Я-то надеялся, что Артакс станет при своем брате главным советником и военачальником. Когда-то он сулил большие надежды. А ныне? Ныне он мне, старику, не более чем бремя бередящих душу воспоминаний. — Правитель, помолчав, мучительно сглотнул. — Правителем, когда настанет срок, будет Амет.
— А… я? — натянуто произнес Балт.
— Ты? — казалось, с удивлением спросил правитель. — Когда закончится осада, ты, я уверен, станешь тем же, кем был всегда: беспутным прожигателем жизни.
Балт, сжав губы в нитку, впился руками в подлокотники кресла.
— Несправедливо, — вполголоса пробормотал Макрон. — Он превосходный воин.
— Тихо, — цыкнул Семпроний. — Ни слова больше.
Макрон умолк, но, переглядываясь с Катоном, взглядом дал понять другу о своем несогласии.
Правитель в эту минуту смотрел на своего среднего сына.
— Если я заблуждаюсь в своем суждении, то ты сам, сын мой, должен будешь своими делами его опровергнуть.
— Я сделаю это, — холодно откликнулся Балт. — И тогда ты подавишься своими словами.
Большинство собравшихся опешило от такой ремарки. Сам правитель воззрился на сына, сумрачно сведя брови. Нависла грозовая тишина, которую, кашлянув, прервал лишь Термон.
— О венценосец, нам еще многое предстоит обсудить.
Правитель отвел взгляд от Балта и раздраженно остановил его на распорядителе.
— Вопрос со снабжением,
— Да, необходимо, — правитель, словно приходя в себя, откинулся на спинку своего небольшого трона. — Продолжай.
Термон с поклоном повернулся к собранию.
— Как верно указал Крат, наши запасы на исходе. Рацион гарнизона урезан уже наполовину. Простые беженцы довольствуются еще меньшим и едва волочат ноги. Теперь же нам предстоит кормить куда большее число ртов. Вопрос в том, как это делать?
Последовала пауза: советники правителя обдумывали вопрос.
Неожиданно заговорил Балт:
— Очистить цитадель от беженцев. Отправить их обратно в город.
— Мы не можем этого сделать, — воспротивился Термон. — Их, скорее всего, перебьют мятежники.
— Кто знает — может, мой брат их все-таки пощадит. А если и нет, — Балт пожал плечами, — им все одно умирать. Зато мы сбережем рацион воинам и защитим правителя. Или у кого-то есть мысли поудачней? — Балт обернулся и оглядел собрание.
— Убить лошадей, — сказал во всеуслышание Катон.
— Что? — непонимающе склонил голову Балт.
— Убить лошадей, — повторил Катон. — Они потребляют воду, которой мы могли бы найти более достойное применение. Да и на их мясе гарнизон и беженцы могли бы протянуть какое-то время. Пусть не до прихода проконсула, но, во всяком случае, хоть сколько-то.
Катону собственное предложение показалось вполне разумным, но пальмирская знать отчего-то косилась на него сейчас как на чумного.
— Я сказал какую-то крамолу? — тихо спросил он у Семпрония.
— В этих краях лошади весьма ценятся, — пояснил посланник. — Многие здесь ставят коней на порядок выше, чем женщин.
— О, прямо как мой отец, — брякнул Макрон.
Тем не менее Катон не отступался. Вставая, он поднятой рукой попытался унять сердитый ропот среди пальмирцев.
— Вы позволите? — обратился он к распорядителю.
Царедворец кивнул и постучал посохом по полу, призывая своих земляков умолкнуть. Катон терпеливо дождался тишины и тогда заговорил:
— Сейчас не время беречь второстепенное в ущерб главному. Прежде всего нам нужно думать о том, как удержать цитадель и продержаться в ней как можно дольше. Лошади — это выбор между выживанием и поражением. Если мы оставим их и будем расходовать на них наши запасы, это лишь приблизит наш конец. Поэтому ими нужно поступиться, — настойчиво сказал Катон. — В конце концов, это всего лишь животные.
— Животные, говоришь? — желчно переспросил Балт. — Для вас, римлян, может, оно и так: стоит лишь взглянуть на ваших убогих кляч. Поэтому если вам взбрела на ум такая дикость, то забивайте своих. А к моим скакунам вы не притронетесь.