Центурион
Шрифт:
– Мне нужно поговорить с вами…
– Я слушаю, Джу.
Стриж оставался спокоен – ясное лицо, чистые руки с аккуратными ногтями, неподвижно сложенные на краю стола. Белочка вздохнула и сказала, словно бросаясь в холодную воду:
– Алекс, куда вы дели Егеря?
– Ах, вот оно что…
Дезет помрачнел, встал, прошелся от стены к стене, потом снова опустился на стул напротив Белочки.
– Он перестал создавать проблему – этого достаточно.
Джу закусила губу, ногти у Стрижа были в вправду аккуратные – чистые-чистые, без следов копоти, коротко остриженные.
– Это правда, что вы перед расстрелом
– Кто вас намолол такую ерунду?
Джу дернула плечом.
– Этого я, конечно, не скажу. Откуда я знаю, что бывает с людьми, которые на беду свою рассердили консула.
Стриж встал, на этот раз, пожалуй, слишком резко – задетый стул упал со стуком, иллирианец поднял его и аккуратно поставил на место.
– Вы сейчас не в настроении, Джу. Давайте вернемся к разговору попозже. Я не знаю и знать не хочу, кто наболтал вам такую ерунду, но не думаю, чтобы им двигали честные мотивы. Вы устали, вы слишком много работаете – не забывайте, что ресурс псионика не безграничен. Бросьте переживать из-за этого несчастного карателя, он получил не более того, чем заслужил.
Джу перевела взгляд с чистых рук Стрижа на крышку стола.
– Егеря мучил Ральф.
– Ну, если хотите – да. Только я не собираюсь из-за этого ссориться с Ральфом.
Белочка почувствовала, как у нее бешено заполыхали щеки.
– Вы, Стриж, стали таким же ублюдком, как Валентиан.
– Что?!
Джу показалось, что Стриж вот-вот ее ударит, но тот не собирался делать ничего подобного, иллирианец открыто расхохотался.
– Леди Белочка! Я далек от желания оправдываться! Но чем настолько уж провинился наш друг Валентиан?
Джу сцепила тонкие руки.
– Ральф любит власть. Он не может иметь ее сам, поэтому приспособил на это дело вас, Алекс. В его офисе кричат по ночам. В оврагах на северной стороне полно трупов. Не врите, что вы не знали об этом.
Стриж замолчал, оборвав смех.
– Джулия Симониан, протрите ваши прекрасные глаза, у нас тут идет война. Ральф – каленусиец, а я – нет. Да, кое-что из того, что он делает, лично мне противно, но он лучше меня знает местную специфику. Вспомните, наши люди пришли сюда из сожженных поселений, взятые в стычках конфедераты – убийцы их семей или соратники этих убийц. Уже просто удержать людей от повальной мести, и то задача не из легких. Если наш друг Валентиан слишком зарвется – я найду средства…
– Да вы сами точно такой же. Вы сказали, что Егерь – каратель, а чем занимались вы сами в Ахара? Хотите знать правду? Вы – самый обычный военный диктатор. Великий Алекс прилепился к Ральфу Валентиану, и ублажает причуды ральфовой больной башки, потому что иначе не получил бы возможности порулить!
Белочка поняла, что у нее теперь пылают не только щеки, но и уши. Наверное, они светились насквозь. Стриж ужасно побледнел, лицо у него было точь-в-точь такого же цвета, как раскиданные по столу бумаги.
– Так… – протянул он. – Спасибо, я понял, – с этими словами иллирианец подошел к порогу и распахнул дверь. В проем тут же заглянул заинтересовавшийся шумом охранник.
– Леди Джу, я вас больше не задерживаю, – отрезал Стриж. – Вам в самом деле лучше уйти и успокоиться.
Джу встала, пригладила давно отросшие волосы, застегнула куртку. Шнурок на левом сапожке развязался. Она отстранено
Белочка поставила ногу на перекладину табурета и без лишней спешки крепко завязала узел.
– Прощайте, ваше превосходительство. Я ошиблась. Ошиблась не сейчас, а в тот момент, когда неплохо подумала про вас.
Она пошла к выходу. Стриж, внезапно передумав, проворно захлопнул створки, отрезал от места событий не в меру любопытного охранника, и встал перед закрытой дверью, скрестив руки на груди. В комнате воцарилась тишина, Белочка вдруг ясно поняла, что боится – перекошенное лицо Дезета не предвещало ничего хорошего. Иллирианец, мгновенно оценив ее состояние, иронически хмыкнул:
– Струсили? Не бойтесь меня, я только хочу сказать кое-что напоследок, перед расставанием. Я приехал в Каленусию не ради власти – я сделал это по вашему зову, я пришел, чтобы спасти вас. Все остальное произошло случайно. Когда вы были на гребне славы – я под конвоем ехал в Иллиру, я вам не мешал. Когда вам была нужна помощь, я пришел и не оказался таким уж негодяем. Теперь вы в безопасности – настолько, насколько это вообще возможно для псионика Каленусии, и Стриж остается не у дел. Ну что ж… Я был вам предан так, как мог. И предан вами оказался тоже. Моя преданность шла в дело слишком долго – она использована, истончилась и истрачена до дна. Значит, она вам не нужна. Уходите или оставайтесь, отправляйтесь в Порт-Калинус, в Параду или сидите в Арбеле, творите свои безрассудства или придерживайтесь линии благоразумия – Стрижу больше нет до вас дела. Вы когда-то полезли в Аномалию ради денег? Причитающиеся вам за службу суммы получите в казначействе – это больше, чем все, что когда-либо сулил вам Департамент. У меня же есть собственные дела здесь, в Консулярии, в конце концов, от меня зависит жизнь людей. Вашего имени нет ни в одном проскрипционном списке, вы, не измаравшись в крови, получили свою долю благ, так, Разума ради, получив все, что желали, оставьте меня в покое – теперь катитесь вон, на все четыре стороны, леди.
Стриж отступил в сторону, освобождая проход. Джу онемела.
– Но я… Может быть…
– Нет.
Она вышла в коридор и только тогда заметила, что в момент эмоционального напряжения “потеряла” ментальный барьер – безмолвно-жадное любопытство охранника окатило мутной волной. Взгляд широколицего парня бродил по ее спине где-то начиная от лопаток и пониже. Белочка обернулась, просто так, не пытаясь использовать пси-наводку, но охранник интуитивно понял опасность и больше не улыбался.
– Проходите, пожалуйста. Здесь нельзя оставаться.
Джу вышла из бывшей школы, забыв забрать у телохранителя пистолет, в правом виске, чуть повыше уха, тонко звенел сверчок. Аура места поблекла, выцвела, плоские серые силуэты людей казались картонными фигурками, лица – белыми пятнами без глаз, рты – широкими щелями. Джу запиналась, ноги ослабели, скула отчаянно чесалась, но почему-то никак не получалось поднять руку, чтобы почесать. Приходилось ступать осторожно, шнурок парусинового сапога опять развязался. Уже возле самого дома ее окликнули.