Цепи грешника
Шрифт:
Ей богу, я будто бутана нанюхался.
Я успел проклясть всех, и проклясть все, когда Галахад набросил на меня эту чертову тряпку. Она была как живая. Скользила по телу, будто змея, и обхватила меня за спину, вцепившись уголками в плечи.
Но проклял я ее не по этому.
Она резко сжалась, и меня выгнуло дугой, едва не скрутив в бараний рог. Даже музыкальное обезболивающее не смогло унять болевой вспышки перед глазами.
— С-су-к-а! А-а-а! — ругнулся я, и закричал. Кадык волшебным образом встал на место, и я снова мог говорить.
На мне появилась легкая темная броня, возникшая из роя крохотных мерцающих огоньков. Что случилось потом — лучше не вспоминать. Плащ исцелял меня, но исцелял так, что врагу не пожелаешь.
Меня
— Твою-то мать! — я свернулся в позу эмбриона, и постанывал. В висках гулко пульсировала кровь.
— Играем, — спокойно приказал Галахад. — Берем на тон выше.
Одно заклинание в разных тональностях могло иметь разные эффекты. "Баллада без боли" в Ми Мажоре избавляла от настоящей боли, а в Фа Мажоре гасила фантомную. Почувствовав облегчение, я распластался на столе, обливаясь холодным потом и пытаясь отдышаться.
— Что….
– я пытался говорить сквозь тяжелое дыхание. — Что случилось с Машей….
Богом клянусь, я до сих пор чувствовал, как она меня душила.
— Хотел бы я сказать, что не знаю, — Галахад отстраненно взглянул в пол, погрузившись в воспоминания, а затем присел на стул. — Но, к сожалению, мне известно.
— Известно что? — нахмурился я, и сел на край стола. От перепада давления в ушах зашумело, и голова закружилась.
— Это произошло из-за меня, — признался Галахад. — Из-за моей любви к ней, из-за моего желания сохранить ей жизнь.
— Что?
— Когда я оказался в Антерре, то основал клан, чтобы обрести определенную независимость от местной власти. Руководить кланом лучше, чем ходить в прислуге, хотя независимость — понятие относительное…. Из-за этой относительности мне не удалось избежать очень неприятного момента. Видишь ли, так или иначе человек от кого-то зависит. Будь это лидер клана, или обычный Новорожденный, вроде тебя. Новорожденный зависит от руководства, а руководитель клана зависит от воли Совета Семи Перьев. Его лидеры принимают важные решения, в том числе и решения о праве нового клана на жизнь и экономическую деятельность. Когда я пришел к ним, они потребовали от меня жеста исключительной преданности, а я, как бывший босс Якудзы, не видел проблем в исполнении воли клана. Мне поручили найти девочку, которая явится согласно пророчеству в определенном месте и в определенное время, и убить. Принести им ее голову. Тогда они были бы готовы признать меня полноправным членом Совета Семи. Обычное жертвоприношение, и я не был против…. — Галахад задумчиво взглянул на меня.
— Но? — в нетерпении спросил я. Всегда есть какое-нибудь "но".
— Как ты понимаешь, я не справился с заданием, — Галахад отвернулся. — Машу удалось найти в глухой деревне на отшибе Мэрдрида, ее укрывали эльфы-маргиналы, которые тоже хотели принести ее в жертву. Я подумал, что это хорошо. Эльфы сделают за меня работу, а я принесу Совету Семи ее голову. Но когда жрец занес кинжал над головой невинного ребенка, и когда я посмотрел в ее полные страха глаза…. — Галахад нахмурился. — Я перерезал их всех. И забрал девочку. Подумал, что прикончу Машу где-нибудь в дороге, сам, с закрытыми глазами, и не смог. У меня не было детей, и когда чья-то маленькая жизнь оказалась в прямой зависимости от меня, мне не удалось справиться с инстинктами. Это был мой личный позор, мое личное бесчестие — предать интересы клана ради собственных чувств, но тогда я пересмотрел и понятие позора, и понятие чести. Если клан требует убить ребенка, то какая же это честь? Сражаться лицом к лицу с врагом — честь. Бить из тени — позор. Вот что характеризует настоящего воина. И воин — не детоубийца. Воин — тот, кто одолевает противника равного себе или сильнее
— Почему зря? Это же хороший поступок.
— Хорошо ли спасти одного человека ценой жизни миллионов людей? — спросил Галахад. И вопрос поставил меня в тупик. С одной стороны, чисто математически, убить одного ради спасения миллионов людей — правильно. Но так думают политики, а я не политик. Они допускают маленькое зло во имя большого блага, но всегда есть какое-нибудь "но".
Что делать, если ты привязан к жертве внезапными отцовскими инстинктами? Чувство жалости, чувство сострадания и желание позаботиться о беззащитном, чувство банальной привязанности к ребенку, которого ты немного знаешь, не дадут тебе спокойно выполнить долг. Любой бандит на месте Галахада, наверное, не растерялся бы, но видимо, преступная жизнь не убила в самурае современной Японии человека.
Понятно ведь, он наплевал на тех, кого в глаза не видел, и решил спасти девочку, к которой привязался, пока добирался до Совета Семи.
Благородный ли поступок? С общественной точки зрения благородный. Люди бы рукоплескали и радовались: "Подумаешь, маленькая спиногрызка умерла ради того, чтобы мы все, такие бесценные, выжили, и Создатель с ней". Да вот только захочется ли спасать тех, кто стал бы так думать? А именно так бы они и думали. Не их детей принесли в жертву ради общего блага. Не их жен и не их матерей.
С одной стороны слабость и эгоизм, а с другой стороны отказ от жертвоприношения в пользу социума. Что из этого плохо? Тот еще вопрос.
— Она не была похожа на олицетворение Силы Греха, — продолжил Галахад. — Пророчество гласило, что как только ее поразит ангельское проклятие — она станет главным оружием Алландела в войне. Тогда я в это не поверил, и не верил до сей поры, — Галахад встал, прошелся по покоям, и взглянул на Скид в окно. — Похоже, Совет Семи Перьев не ошибся.
Галахад обрел мир на гнусное существование в угоду собственного эго. Надо бы посмотреть на него с укоризной, надо бы сказать: "Негодяй! Подлец!", но как бы вы поступили на его месте? Убили бы человека, которого всем сердцем и душой любите? Я бы спас Машу. Пусть трудно было себе в этом признаться, но я бы спас Машу, потому что человек, во всяком случае я, стремится сохранить известное и любимое. Хорошо знакомое.
Именно потому многие из нас не вмешаются, когда увидят, как незнакомый мужчина бьет по лицу незнакомую девушку. "Она сама его выбрала — пусть платит", но теперь я бы вмешался.
Я готов защищать людей ценой собственной жизни, но не готов жертвовать тем, кого люблю, и пусть это будет самым большим грехом.
— Что делать? — вздохнул я. Меня одолело чувство страшной беспомощности. — Как ее можно спасти?
— Шестикрылый зверь восстанет из недр земли, и погибель будет шествовать за ним пламенной поступью, — цитировал Галахад. — Семьсот семьдесят семь ночей и семьсот семьдесят семь дней сердце зверя будет полниться злобой Мира, которая обратит все сущее в пекло. Так гласит пророчество. У нас есть около двух лет, чтобы разобраться с этим вопросом. Это значит, — Галахад ответил на мой вопросительный взгляд, — что я не знаю, как ее спасти, но это можно выяснить. На кону твоя любовь. Твой мир. Твоя жизнь. Если мы не справимся — то все потеряем. Готов ли ты рискнуть жизнью ради ее спасения? Готов ли подвергнуть мир риску, не уничтожая Машу, а пытаясь вытащить?
Очередной словесный тупик. Тупик с нереально высокими стенами — сколько ни прыгай, не перескочишь. Если я намерен спасти Машу, придется рисковать миром, а я ведь только загорелся мыслью сохранить его. Спасать хотелось вместе с ней. Рука об руку. Я хотел, чтобы мы спасли Антерру вместе, и вернулись домой.
— Должен быть способ спасти всех, — я уверенно взглянул на Галахада. — Если ради спасения Маши и Антерры мне придется умереть — я умру. Но только если вы пообещаете вытащить мою дочь с Земли и исцелить ее.