Цепи свободы
Шрифт:
Мой страх заговорил с судьбой на «ты»,
Расчерчивая цельный взгляд на блоки.
Я логикой могла бы пренебречь
И разметать сгустившиеся краски,
Взяв не перо, а высшей пробы меч,
И кровью накормить – так, для острастки.
Но с красным перебор. Его огонь
Уже испит смирением повсюду.
Работающий Подлости Закон
Благословил на царствие Иуду.
Разлито масло. Ждет моих шагов,
Поблескивая золотом на солнце.
Не мой роман. И взгляда блеск другой –
Почти
Но так и быть, я эту роль сыграю,
Чтоб выпал снег на пепельную гладь.
Про счастье пьеса все еще сырая,
И не дано ее мне дописать.
Окунается солнце в туман,
Не давая лучам разгуляться.
Воздух странно игрив, словно пьян.
Насекомые кружатся в танце.
Ветер кроны лизнул и иссяк,
Чтобы вновь пронестись по долине.
Дождик взял и прошел, как босяк,
Замерев в кружевах паутины…
Пыль времени осела на пейзаж.
Проходит день бесповоротно наш.
Пугаешься возврата в тишину
И в старую, случайную вину.
Прощенье не озвучено пока,
Прощанье прозвучало свысока,
Последний иероглиф смыт волной
И новой необъявленной виной.
Напустит туман
осенняя снежная пудра,
день спрячется мудро
в помои из сплетен,
но будет по-своему светел.
Учителя
Как одиноко падал город
В непредсказуемость ночи.
Я помню, как сгущался холод
И как он жить меня учил.
Луна монетой серебрилась,
Глядела в лужи-зеркала.
Она тоске меня учила,
И я вникала, как могла.
Напоминали перец чили
Слова, звучавшие в бреду.
Они страданию учили,
Имея божий дар в виду.
Гудит эфир.
Лучи коснулись окон.
Упал последний локон,
и целый мир
упрямо-однобокий
уже забыли боги
под звуки лир.
Подспудно, ненароком
выходит горечь боком.
Ни с чем факир.
За ругани потоком
звучат другие строки.
В золе мундир.
Вы скажете – жестоко,
но в мире одиноких
чума и пир.
Уже не считаю нужным
тебя оправдывать;
уже не считаю нужным
тебя любить;
уже не считаю нужным
тебя обманывать;
уже не считаю нужным
тебя корить.
Уже не считаю нужным
тебя.
То ли я не сказала «да»,
То ли ты мне
То ли паром ушла вода,
То ли камнем лежит на дне
Твой паром. Жаль немного мне,
Что не слышала я тогда
Твоего рокового «нет»
На мое холостое «да».
Забываются сны,
Предвещавшие мне тебя,
Забываются дни,
Что остались в немых тенях.
Годы снова берут,
И не только свое, увы.
Поддается перу
Лишь последний абзац главы.
Забывается миг,
Подаривший в ночи крыла.
Забывается крик,
За которым любовь была.
Солнце молча палит,
Невзирая на цвет ружья,
Тихо плачет Лилит –
Луноликая тень моя.
Забывается мост,
По которому шла любовь,
Забывается гость,
Испугавшийся теплых слов.
Все худей календарь,
Все нахальней судьбы счета.
На удар – вновь удар,
А в запасе побед тщета.
Занавеска клеткою рябила,
Кружева сливались с бахромой,
Детство незаметно проходило
Белой незапятнанной тесьмой.
До сих пор все та же занавеска
С выцветше-поблекшей белизной.
На нее тепло смотрю, по-детски.
А за ней окно. За ним темно.
Вечер, ветер, шум шагов,
Лунный кокон вяло светит,
Серый ворох стен-оков
Вьет веревочные плети.
Хлест дрожащего белья
Нагнетает беспокойство,
Тени черные манят
С нарастающим упорством.
Темнота еще темней,
Глубже вырытые ямы
В окружении камней
Предрешенной кары-кармы.
Почему-то боюсь не успеть
Дописать, досказать, допеть.
То ли виден конец пути,
То ли все уже позади.
Почему-то боюсь понять,
Что уже не нужна себе.
Я пытаюсь душе солгать,
Имитируя взмах-разбег.
Почему-то боюсь не тьмы,
А чего-то, что режет слух.
Я и ТЫ не сложились в МЫ
В этом мире навозных мух.
Почему-то боюсь весны,
Рамок времени, что тесны.
Мемуары – удел не мой.
Мне пора. Мне пора домой.
ико да ара ико ра