Церемония жизни
Шрифт:
После смерти деда Бабуля успела навестить нас в Сайтаме только однажды.
Мы усадили ее в машину и вчетвером отправились показать ей Токио. Но сами — и мама, и я — всю дорогу глазели из окон на пейзажи вечерней столицы, радуясь шансу впервые за много лет полюбоваться тем, что всегда было у нас перед носом [30] .
Бабуля, наблюдая за нами, насмешливо улыбалась всеми своими морщинками.
— Ну, как тебе? — спросил ее папа, крутя баранку. — Совсем не похоже на горы?
30
Cайтaма (яп. ??) —
— Да то же самое! — рассмеялась Бабуля. — Просто здесь жгут слишком много электричества. А в остальном — разницы никакой.
Бабулин взгляд на вещи был куда мудрее моего, и мне хотелось быть на нее похожей. Для нее были одинаковы любые дороги — что из гравия, что из бетона.
Липкой от пота рукой я откинула одеяло и приоткрыла глаза. В тусклых сумерках перед моим носом полз муравей. Видимо, выбрался из моего пальто, которое я сбросила прямо на пол в прихожей. Я была уверена, что стряхнула его в вагоне, но он, похоже, успел прицепиться к изнанке подола.
Обычно ползучие твари вызывали у меня омерзение, и при встрече с ними я либо выкидывала их за окно, либо сразу давила. Но на этот раз я вспомнила, как прекрасно ладила с куда бoльшими муравьями, что ползали по всему дому в горах, — и решила, что еще немного понаблюдаю за незваным гостем, а там посмотрим. Ведь когда-то давно, обнаружив в доме нечеловеческих тварей, я не убивала их, а пыталась с ними ужиться. Сколько лет миновало с тех пор?
Там, в горах, все спокойно продолжали обедать, даже если на стол запрыгивали кузнечики. Деля свой дом с живыми тварями самых разных размеров, мы принимали это как должное. Думаю, что и в Токио Бабуля так же отчетливо различала копошение букашек на асфальте, бормотанье листвы на деревьях и прочие звуки, которые для большинства из нас, горожан, растворялись в механическом шуме города без остатка.
Теперь же, пытаясь заснуть, я слышала человеческие голоса, но говорили они на чужих языках, и слов я не понимала. Чем дольше я вслушивалась, тем сильнее те голоса напоминали мне вскрики животных. Вспоминая продавленные сетки от комаров, за которыми сновали неведомые существа из летней ночи моего детства, я наконец провалилась в сон.
Спала я почти непрерывно двое суток подряд. А когда проснулась, часы у подушки показывали пять утра. Откинув разбухшее от пота одеяло, я вылезла из постели. И поняла, что лихорадка моя прошла и я сегодня же могу выходить на работу.
За эти пару суток я выпила много воды и пропихнула в себя упаковку желе, но из обычной пищи не съела ни крошки. Теперь аппетит вернулся, но в холодильнике не осталось ничего, кроме замерзшего риса. Решив сходить в круглосуточный за углом, я сменила пропотевшую пижаму на спортивный костюм — и тут вдруг что-то пощекотало меня за мизинец на левой ноге.
Глянув вниз, я снова увидела муравьишку. Значит, все эти двое суток он так и слонялся вокруг меня по квартире? При одной мысли об этом мне расхотелось его убивать. Не сгоняя бродягу с мизинца ноги, я проковыляла в прихожую и осторожно стряхнула незваного гостя на дверной коврик у выхода. Очевидно, он чуял, где находится внешний мир, поскольку тут же стал
Муравей припустился вперед по бетону. Пока я вспоминала, как преследовала других муравьев в своем детстве, этот пострел уже пересек бетонную дорожку и нырнул в полуметровый овражек, тянувшийся вдоль забора.
Узкий, заросший бурьяном овражек был обильно усеян окурками, консервными банками и прочим мусором, который иногда выкидывали мои соседи сверху. Своего муравья я уже нигде не увидела. Но вместо него обнаружила целых два одуванчика, пробившихся упрямыми листьями сквозь высоченный бурьян. Ближайший из них был просто огромным, а его толстый стебель обнимала добрая дюжина листьев, каждый сантиметров двадцать в размахе. Опустившись на корточки, я потрогала эти листья — крепкие, набухшие свежей влагой.
И тут меня охватил нечеловеческий голод.
Я бухнулась на колени и вцепилась в одуванчик, собираясь вырвать его, по возможности, с корнем. Но сколько ни тянула за стебель у основания, мне словно кто-то сопротивлялся — так, будто земля решила поиграть со мной в перетягивание каната. Поднатужившись, я дернула изо всех сил — и цветок оторвался подозрительно легко. Завладев добычей, я заглянула в ямку, образовавшуюся в земле, и увидела толстый белоснежный корень, убегавший вниз на неведомую глубину. Здорово же ты цеплялся за эту землю, мелькнуло у меня в голове.
Распихав сорванные листья по карманам штанов, я дотянулась до второго цветка. Тот был уже не таким огромным, как первый, но земля не отпускала его с тем же упрямством. На сей раз я решила действовать осмотрительней: разрыла вокруг стебля всю почву — и потянула его осторожно, стараясь не надорвать корешка. Окружающая земля растрескалась, вздыбилась — и корневище выскочило наружу, трепыхаясь как рыба. Было оно более двадцати сантиметров в длину, толщиной смахивало на корешок лопуха и источало резкий запах сырой земли. Но что поразительно — в ямке от него остался еще целый пучок корешков. А из свежих трещин в земле на свет полезло целое полчище микроскопических букашек.
Держа одуванчики корнями вниз, я принесла их домой и тут же принялась мыть. Вместе с листьями, вытряхнутыми из карманов, вся моя добыча не заняла и полдуршлага. Но тут я заметила, что в раковине остались еще и листья от того, первого, одуванчика. С тех пор как я сорвала их, не прошло и пяти дней. Даже совсем потемневшие, они казались вполне съедобными, и я добавила их туда же.
Голод мой бушевал уже нестерпимо. Схватив нож, я покромсала всю добычу крупными кусками и забросила в кипяток. Вода быстро позеленела, и над кастрюлей поднялся запах вареных бобов. Не в силах более ждать, я подцепила кулинарными палочками кусочек стебля и вцепилась в него зубами. По языку расплылся слабый привкус зелени — нечто среднее между шпинатом и рапсом, но чуть горче.
Что говорить, я ожидала чего-то повыразительней и немного расстроилась. Хотя благодаря тому, что вкус был так незатейлив, поедать это оказалось проще, чем я боялась.
Сваренную зелень я вывалила в глубокую миску — и занялась корневищем. «Вырвала корень — съешь и его!» — подбодрила я себя. Толстый и белый, он очень напоминал корень лопуха, так что я решила его обжарить. Нарубила соломкой, наскоро обжарила в кипящем масле, разложила на блюдечке — и вместе с миской вареной зелени выставила на стол.