Церковное искусство. Изучение и преподавание
Шрифт:
От этого спора, который подробно описан Л. А. Успенским [83] , перейдем в XVII в. и рассмотрим частный случай – полемику известного иконописца Иосифа Владимирова с неким сербским дьяконом Иоанном Плешковичем. Владимиров – сторонник новых икон, светлых, ярких, более объемных, их тогда называли «живоподобными» (ил. 12). Иоанн Плешкович – сторонник древней традиции, он любит темные строгие лики. Дух диалога можно оценить уже по тому, что в пылу полемики Владимиров называет своего оппонента, в частности, «блекотливым козлищем». Форма диалога при этом сводится к противопоставлению друг другу двух монологов [84] . В ряде текстов XVII в. авторы (особенно протопоп Аввакум) тоже не стеснялись в выражениях, по современным меркам непечатных [85] . Понятно, что плодотворности диалогу такой подход не прибавил.
83
Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. С. 253–262.
84
См.:
85
См., например: Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения / Ред., вступ. ст. и коммент. Н. К. Гудзия. [М.]: Academia, 1934. С. 233.
Но и в начале XX в. можно найти некоторые подобия вышесказанному. В текстах об иконописи выдающего православного философа и богослова свящ. Павла Флоренского, например в статье «Обратная перспектива», он спорит со своими оппонентами примерно в том же ключе, что и Иосиф Владимиров с Плешковичем. Отличие лишь в одном: о. Павел выступает, условно говоря, на стороне Плешковича против Владимирова, т. е. за древнюю иконопись против новой, «живоподобной». Основу последней он видит в эпохе Ренессанса, в гуманизме, который, по его мнению, – явление глубоко антихристианское. Вот цитата, которая тоже не требует комментариев с точки зрения диалогичности (точнее, ее отсутствия): «Первые тончайшие испарения натурализма, гуманизма и реформации поднимаются от невинной “овечки Божией” – Франциска Ассизского, канонизированного, ради иммунизации, по той простой причине, что вовремя не спохватились его сжечь» [86] . К концу жизни о. Павел Флоренский несколько снизил накал обличений возрожденческой культуры. Он отнес споры с ней к «последним спорам» и писал, что те, кто придут после, просто скажут ей роковое «не надо…» [87] . Тем не менее стремления к диалогу не видно и здесь.
86
Флоренский Павел, свящ. Обратная перспектива. С. 140.
87
Флоренский Павел, свящ. Итоги // Вестник РСХД. 1974. № 1 (111). С. 62.
В начале XX в. церковное искусство было открыто заново. Реставрировались древние иконы, о них заговорили, и многие оценили иконопись выше, чем светскую живопись. Даже знаменитый французский художник-постимпрессионист Анри Матисс восторгался иконой. В интервью после посещения собрания икон Третьяковской галереи он сказал: «Здесь первоисточник художественных исканий. <…> Русские и не подозревают, какими художественными сокровищами они владеют. <. > Ваша учащаяся молодежь имеет здесь, у себя дома, несравненно лучшие образцы искусства… чем за границей. Французские художники должны ездить учиться в Россию. Италия в этой области дает меньше» [88] . Казалось бы, наступило время обращения к духовным ценностям, появилась возможность внутреннего диалога с иконными изображениями. Но этого и здесь не получилось.
88
Матисс А. Сборник статей о творчестве / Под ред. А. Владимирского. М.: Изд-во иностранной литературы, 1958. С. 98, 99.
Приведу фрагмент стихотворения И. А. Бунина, написанного в 1916 г., под названием «Архистратиг»:
Архистратиг средневековый,Написанный века тому назадНа церковке одноголовой,Был тонконог, весь в стали и крылат.<…>Кто знал его? Но вот, совсем недавноОткрыт и он. По прихоти тщеславнойСтоличных мод – в журнале дорогомИзображен на диво. И о немТеперь толкуют мистики, эстеты,Богоискатели, девицы и поэты. [89]89
Цит. по: Катаев В. Трава забвения // Его же. Собр. соч.: В 9 т. М.: Художественная литература, 1972. Т. 9. С. 286. Окончание стихотворения было вначале запрещено цензурой, затем исключено самим И. А. Буниным из более поздних изданий.
Смысл этих горько-ироничных строк понятен. Диалог не мог состояться уже потому, что не возникло серьезного вопрошания, желания обсудить проблему, услышать друг друга в открытости к возможному ответу. «Гласом вопиющего в пустыне» остались и изданные в 1915–1917 гг. лекции об иконописи князя Е. Н. Трубецкого [90] .
Теперь обратимся к началу 1990-х гг. Ушла в прошлое советская эпоха, в которой серьезный разговор о церковном искусстве в печати был невозможен, а о древнерусских и византийских иконах писали либо в патриотическом ключе («наше национальное наследие»), либо искали в них в качестве главного достижения отдельные элементы реализма. Возник ли тогда широкий диалог о проблемах церковного искусства? Нет.
90
Трубецкой Е. Н. Три очерка о русской иконе.
С 1988 г. стало возможным писать новые иконы на законном основании (раньше иконописание было уголовным преступлением, квалифицировалось по статье 162 Уголовного Кодекса РСФСР 1960 г. как «Занятие запрещенными видами индивидуальной трудовой деятельности» и каралось большим штрафом или тюрьмой, в особых случаях –
Приходится с печалью констатировать, что в современном церковном искусстве, за исключением единичных интересных произведений, царят официоз и мертвечина. Бывают мастерски выполненные изображения, но выразительность, отличающая древнюю икону, ее одухотворенность и одновременно удивительная теплота, ощутимое дыхание вечной жизни, в большинстве случаев утрачены. Процветают эстетизм и индивидуализм, т. е. то, в чем обычно обвиняют светских художников, и из-за чего знаменитый иконописец архимандрит Зинон в начале 1990-х гг. призывал всех начинающих иконописцев «убить в себе художника» [91] . Но именно индивидуальные попытки постичь дух иконы показывают, что художник в современных иконописцах лишь сделал вид, что умер. На самом деле он вошел в иконописца со всеми своими страстями, и тот продолжает, мучая себя, стилизуясь под древность, и в творчестве, и в духовной жизни, существовать как художник-индивидуалист, который все знает и ни с кем вступать в серьезный диалог не намерен.
91
Зинон (Теодор), архим. Беседы иконописца. Псков: Библиополис, 2003. С. 36.
Некоторым утешением является то, что элементы диалога в этой области появляются. Например, в 1996 г. состоялась конференция по современному иконописанию и преподаванию церковного искусства, которую организовал СвятоТихоновский богословский институт. На ней звучали самые разные мнения. Не было поиска врагов, обструкций неугодным, была общая заинтересованность в разрешении накопившихся проблем. Даже когда выступали люди, известные своими крайне консервативными взглядами, они говорили в общем ключе. Например, что одним обличением «живоподобного» искусства ничего добиться нельзя, что при «вялом художественном мышлении никакого Образа у иконописца не получится, и никакое копирование даже самых высоких образцов ему ничего не откроет» [92] . Однако после 1996 г. подобных конференций не проводилось. Существуют ежегодные Рождественские чтения, и в них – секция «Церковное искусство», на которой этот диалог в течение ряда лет продолжался. Контекст дискуссии был слишком широк, на серьезное обсуждение докладов часто не хватало времени и сил. Тем не менее открытость к проблемам современного храмостроительства и иконописания была ощутима. В последние годы, в связи с заменой руководства и, как следствие, состава этой секции, диалог выродился в полемику по второстепенным вопросам.
92
Артемьев А. В. Стенопись православных храмов. С. 146.
Подведем итоги.
Представляется, во-первых, что диалог как одну из основ содержания произведений церковного искусства нужно глубоко ощутить всем тем, кто им занимается. Для этого требуется изучение этих произведений – внимательное, последовательное, с анализом личных впечатлений, изучением суждений специалистов, серьезной литературы, понимая, что нельзя адекватно оценить особенности церковного искусства без получения серьезного богословского и светского образования.
Во-вторых, нужно учиться вступать в духовный диалог с храмовыми изображениями. Разумеется, не со всяким изображением он возможен в полноте, хотя любое церковное изображение – икона, фреска, книжная миниатюра и т. д. – нам что-то открывает. Но первый шаг должны делать мы сами. Нужно выделять лучшее из того, что есть в нашем церковном наследии, пусть на сегодняшний день лучшее почти всегда находится в музеях. Не имеет смысла обвинять за это музеи, которые сохраняют церковно-художественное наследие несравнимо надежнее церковнослужителей, не нужно ревниво требовать свое назад – оно наше и в музеях. Но его надо уметь увидеть. Надо подойти к такому изображению спокойно, не на бегу, не с заранее запасенным пафосом, не с ожиданием немедленного внутреннего очищения, – нужно просто постоять и посмотреть. И мы увидим, кто и как нас приглашает к диалогу.
Наконец, в-третьих, не обязательно вопреки существующей уже не одну сотню лет тенденции спорить и ссориться по поводу «правильности» церковного искусства, хотя бы потому, что исторически такой подход ни к чему хорошему не привел. Что церковное искусство не только возможно, но и нужно, определил еще VII Вселенский собор, не закрепив, однако, статус единственно истинной ни за какой конкретной его формой [93] . Поэтому о деталях вполне можно вести диалог без агрессии и конфликтов. Для этого придется научиться квалифицированно, на общепризнанном научном и богословском уровне опровергать то, что мы считаем неверным, терпеть мнения, которые не будут соответствовать нашим собственным представлениям о церковном искусстве, и корректировать в своих мнениях все то, что с очевидностью потребует такой коррекции.
93
Текст Ороса VII Вселенского собора об иконопочитании см.: Успенский Л. А. Богословие… С. 102–103. См. также: Бусева-Давыдова И. Л. О свободе средневекового искусства: художник и иконографическая традиция // Церковное искусство, его восприятие и преподавание: Материалы Всероссийской конференции с участием зарубежных специалистов (Москва, 11–12 мая 2006 г.). С. 152–172.