ЦеронРоман. Том II
Шрифт:
— Неро, — с досадой произнес Арнольд, — тысячи таких Неро шатаются по городу, но как он сюда попал?
Прожектором он стал осматривать канал. Кроме грязи и листьев, несомых быстрой струей, в нем ничего не было видно. Вода в канале наросла настолько, что покрыла собой отверстия вливающихся в нее труб. Впереди себя, шагах в пятидесяти, он прожектором осветил большое черное пятно. Подойдя ближе, Арнольд вздрогнул, мороз пробежал у него по коже. Пятно, занимавшее всю ширину тротуара, копошилось, жило. Это были крысы. Арнольд пересилив страх, подошел еще ближе. Ни Арнольд, ни свет прожектора не испугали крыс. Взвизгивая от ярости, кусая друг друга, крысы поедали собаку. Арнольд вернулся к месту, где нашел ошейник. Внимательно осмотрев плиты, Арнольд увидел пятна свежей крови. Пятна обрывались
Перед ним встала новая загадка. Собака пришла из канала. Откуда?
Внимательно осмотрев все кругом, он ничего не заметил. Что-то толкнуло его еще раз осмотреть ошейник. На внутренней стороне, у самой застежки, на металле чуть заметными буквами стояла надпись:
«Украдено! Вернуть собственнику Лили В.».
У Арнольда потемнело в глазах, чтобы не потерять сознания, он наслонился на стену. Слабость быстро прошла. На душе стало радостно. Он недаром мучился. Еще немного терпения и клубок начнет распутываться. Став на колени, Арнольд начал шарить руками по стенкам канала. Опустив руки в поток по локоть он ощупывал борта, ища выход водосточной трубы. Он его нашел без труда. Весь грязный, забыв про усталость, он начал выстукивать стену. Уловив по звуку пустоту, Арнольд быстро распаковал мешок с инструментами. Через час напряженной работы он мог влезть в образовавшееся отверстие.
Он очутился в подземном ходе средневековой кладки. В десятке шагов от стены валялись обглоданные трупы крыс. Виднелись и пятна крови. Они показывали, откуда пришел Неро. Арнольд взглянул на принесенную им с собою карту. На ней не было ни намека на ход, который он нашел. — Клубок начинает разматываться, — весело подумал он, нанося на карту вход открытого им подземного хода. Сводчатый каменный ход полого, но неуклонно шел вниз. Пройдя по нем минут десять, Арнольд начал определять свое местоположение. К своему удивлению, он увидел, что он прошел реку. Ход уже шел вверх. Дышать в нем было легко и свободно. Этот ход представлял резкий контраст с каналом. Крыс в нем почти не было. Было видно, что кто-то заботливо за ним следил, не допуская его разрушения. Арнольд остановился. Ноги стали свинцовыми. Идти становилось все труднее. Арнольд взглянул на часы.
VIII
Нелли нервничала. За дверьми, в кабинете происходил консилиум. Волнуясь, не находя себе места, Нелли ходила по салону. За другими дверьми находился больной. Близился кризис. Недуг, который вдруг свалил цветущего О’Генри в кровать, был неизвестен науке. Весь ужас был в том, что его симптомы были те же, что и у неизвестной болезни, унесшей Стеверса и Билля. Время тянулось мучительно долго. Из-за дверей кабинета доносились голоса. Представители науки спорили между собой. Нели насторожилась. Ей почудилось присутствие постороннего лица. Она оглянулась — никого. Заглянула под диван, раздвинула гардины — никого. Подошла к дверям спальни, прислушалась. До слуха Нелли донеслось ровное дыхание спящего О'Генри. Нели растеряно улыбнулась: — Что со мной? — Ощущение появившейся опасности заставило ее вздрогнуть.
Кто-то, кого не было видно, но присутствие кого она ясно ощутила всем телом, двигался по комнате. Нелли хотела позвать на помощь, но не смогла. Голос перестал ей повиноваться. Дрожа всем телом, она почувствовала, как нечто, пройдя через весь салон, подошло к дверям, за которыми заседал консилиум. Как в трансе, она начала различать это нечто. Вот он прижался к дверям. Туманно появился контур жалкой исхудалой фигуры. Затем Нелли перестала видеть фигуру. Ее не стало. Она как бы растворилась в дверях кабинета. Нелли начала приходить в себя. Сердце безумно билось, как бы стремясь вырваться на свободу. Бросив взгляд на трюмо, она ахнула. Ее волосы стали седыми. Ей захотелось расхохотаться, заголосить. Вдруг она ощутила толчок, похожий на удар электрического тока. Не рассуждая, повинуясь инстинкту, она, сломя голову, бросилась к двери спальни и обернулась. В десятке шагов от нее стояла фигура. На этом полускелете, полупризраке выделялись два глаза. В наступающих сумерках они светились жутким зеленым светом.
Смотря
— Если когда либо, Нелли, вы станете перед лицом чего-либо неуловимого, внушающего вам смертельный ужас, не теряйтесь. Сосредоточьте всю себя в одной мысли, в одном желании. Помните! — заклинал ее тогда Осаки, — сосредоточьте себя без оговорок, без задних мыслей, иначе вы погибли.
Все существо Нелли наполнилось одним чувством, чувством ненависти к Осаки, жаждой его смерти. Постояв несколько мгновений перед Нелли, фигура сделала попытку пройти через нее и не смогла. У нее искривилось лицо, она напомнила человека, неожиданно споткнувшегося на ровном месте. На губах появились клочья пены. Свет, излучаемый глазами, стал тускнеть. Фигура попятилась от Нелли, тая в вечернем сумраке. Со всех сторон на помощь Нелли бежали перепуганные люди. Раньше, чем кто-либо сумел ее подхватить, Нелли упала на пол. Она пришла в себя в своей постели.
— Что с О'Генри? — был ее первый вопрос.
— Выздоравливает, кризис прошел.
Нелли повернулась к стене и в то же мгновение заснула. Это был первый нормальный сон за долгий ряд дней, проведенных ею у постели мужа.
IX
Вверх по широким ступенькам крыльца струился человеческий поток. Праздничная одежда, надетая на людях, торжественность, написанная на их лицах, затушевывали характерное в каждом и делали их похожими друг на друга. В этом потоке между фигурами, подавленными сознанием собственного достоинства, изредка встречались и обычные смертные. Попадая на верх лестницы, смертные протягивали облеченным в форму фигурам свои синие билеты с золотым гербом. Беглый, но зоркий взгляд, брошенный на билет, милостивый кивок головы, и смертный выскальзывал из толпы депутатов. Облегченно вздыхая, рядом с такими же, как он, автоматами, по лестницам он попадал на галерею, окаймлявшую оранжевый зал.
Дойдя до галереи, Бэби почувствовала себя свободнее. Сверху блестящие представители народа не импонировали ей. Их аффектированные жесты, гордый натянутый вид казались смешными. Галерея быстро наполнялась. С каждым новоприбывшим она становилась независимее, оживлялась все больше. Удачные остроты насчет депутатов, собравшихся в оранжевой зале, сопровождались каждый раз взрывом громкого хохота. Чем оживленнее становилось на галерее, тем чаще депутаты бросали снизу на нее недоверчивые взгляды. Кое-кто шептал соседу недовольным тоном, что какой отбор не делай, улица всегда останется улицей, легкомысленной, экспансивной, всегда готовой затоптать в грязь вчерашнего кумира. Говорили шепотом об участившихся аттентатах.
— Идет! — гулко разнеслось по оранжевой зале и, как эхо, перекинулось на галерею.
Когда Джильотти, окруженный членами правительства, появился у входа, грянул гимн. Депутаты подтягивали дребезжащим голосами. Его подхватила галерея, а вскоре через громкоговорители услышал его и толпящийся снаружи народ.
Сознавая торжественность минуты, Джильотти плавно проплыл через проход, образованный почтительно склонившимися депутатами, и взошел на трибуну. На ней он замер.
— Посмотри, — раздался сбоку от Евы свистящий шепот, — ты говоришь, протекция, а вот Джильотти-то без всякой протекции выбился.