Цесаревич Алексей

Хереш Элизабет

«А Вы знаете, что Пуанкаре и я только что говорили о Вас? — начал Николай. — После общения с Алексеем он спросил у меня, кто давал ему уроки французского языка».

И далее царь высказывает свое мнение о Пуанкаре: «Необыкновенно удивительный человек, очень умен и оригинален, блестящий собеседник. Больше всего я ценю в нем то, что он никакой не дипломат. Кажется, он ничего не скрывает и не маскирует. Все ясно и четко, и он знает, как завоевывать доверие. Если бы можно было обойтись без дипломатов!»

10(23) июля

на борту броненосца «Франция» дается прощальный обед. Несмотря на пышные украшения, хорошо видны тяжелые 30 сантиметровые орудия, возвышающиеся над головами гостей. Пуанкаре просит царя о беседе с глазу на глаз. Оба отправляются на капитанский мостик. Между тем царица беседует с французским послом. Как впоследствии узнает последний, Пуанкаре еще раз выразил свою тревогу. Он опасался австро-германской военной акции против Сербии, на которую придется ответить объединенными усилиями дипломатии. И чем сложнее будет положение, тем тверже и сплоченнее должны будут показать себя союзники в переговорах и необходимых уступках.

Вскоре после этого в лунном свете «Франция» уходит на Стокгольм.

На следующий день нагрянула новость об ультиматуме, который Австрия поставила Сербии. Германия специально придержала его до отъезда Пуанкаре из Петербурга.

Выдвинутые Веной условия Сербии вызывают большой ажиотаж в русской прессе. Сербию представляют жертвой экспансии Австрии. Не меньшее возмущение вызывает поддержка австрийской позиции Германией: «Если австрийский император еще носит корону на голове, то этим он обязан нам». А именно: «1849, 1854, 1878, 1908 гг… Россия не потерпит уничтожения маленького славянского народа и гегемонии Австро-Венгрии на Балканах!»

В придворной канцелярии дворца разворачивается лихорадочная активность. Алеша недоумевает. Что происходит?

Сербский посол просит царя сделать официальный жест поддержки. Николай созывает Государственный Совет. Решено «продолжать миролюбивую политику». В Сербию телеграфируют, что «императорское [русское] правительство не останется равнодушным к австрийско-сербскому спору».

Министр иностранных дел Сазонов приглашает на беседу австрийского посла. Пункт за пунктом разбирает он с ним ультиматум: «Лежащие в основе этого документа намерения справедливы, — соглашается русский министр, — но форма не оправдана. Измените формулировки, и я ручаюсь за успех!»

Однако успех, каким он представляется Сазонову, видимо, совершенно нежелателен. Ни для австрийской, ни для сербской сторон. Сербский посол телеграфирует в Белград оптимистически:

«Русская поддержка нам обеспечена. […] Настоящий момент уникален в своем роде. […] По моему мнению, нам предоставляется блестящая возможность мудро использовать результаты и осуществить полное объединение сербов. Поэтому желательно, чтобы Австро-Венгрия на нас напала. Итак, вперед во имя Господа. Спалайковиц».

В то время как русские

озабочены, но настроены далеко не пессимистично в том, что касается предотвращения войны, французский посол Палеолог не питает никаких иллюзий и излагает русскому министру иностранных дел, который еще не отказался от надежд и стараний, свой трезвый взгляд на будущее: «Если бы дело в одной Австрии, возможно, войны удалось бы избежать. Но за ней стоит Германия и напоминает своей союзнице об усилении национального самосознания. Из этого вытекает, что Тройственный союз не устоит — в прежнем составе. Поэтому война неизбежна».

Царь просит своего кузена, короля Георга V Английского, сдержать Германию. Но слабые дипломатические заявления Англии не достигают цели, поскольку не передают кайзеру впечатления, что Англия решительно стоит за союз и Вильгельму действительно придется иметь дело с тремя великими державами.

От Сербии царь требует в целом принять ультиматум.

В Вену Николай велит телеграфировать, что для дальнейших попыток посредничества желательно продлить срок ультиматума. Эта просьба отклонена.

Наконец, Николай обращается к своему кузену Вильгельму, только что вернувшемуся с летней регаты, с предложением вынести австрийско-сербский спор в Гаагский международный суд, основанный по инициативе Николая на рубеже веков для мирного урегулирования подобных конфликтов. Ответ Вильгельма на полях записки царя: «Третейский суд — какая ерунда! Не может быть и речи!»

Начинается ежедневный обмен телеграммами с Вильгельмом, в которых царь, в частности, просит кайзера «перед лицом долгих дружеских уз, связывающих нас и наши народы, сделать все, что в Твоей власти, и не позволить Твоей австрийской союзнице зайти слишком далеко».

В Австро-Венгрии мобилизованы восемь армейских корпусов. Россия реагирует частичной мобилизацией в южных военных округах.

После этого Вильгельм предупреждает Николая в телеграмме, что «эта акция делает невозможным мое посредничество в Вене, о котором Ты меня просил».

Ответ Николая, собственноручно написанный: «Военные приготовления России последовали под впечатлением мобилизации в Австрии и не носят враждебного характера. Пока продолжаются переговоры с Австрией по сербскому вопросу, я не допущу никаких враждебных действий своих войск, в чем даю Тебе свое слово».

К ужасу своих генералов, Николай приказывает приостановить мобилизацию. В глазах русских дипломатов угрожающие телеграммы из Германии представляют собой отвлекающий маневр с целью оказания давления на царя, чтобы остановить мобилизацию и выиграть время, поскольку известно, что из-за громадности территории, большой протяженности фронта И малоразвитой железнодорожной сети России понадобилось бы три недели, чтобы вновь провести мобилизацию.

17(30) июля австро-венгры обстреливают Белград.