Цезарь
Шрифт:
Кассий тоже осознал это, решительно обвинил Андромаха и убил бы его, если бы Красс не взял его под свое покровительство. Тогда, оставив Красса в его ослеплении, Кассий отделился от него и примерно с пятью когортами вернулся к Каррам. Там он нанял проводников-арабов, и когда те стали говорить ему, что они советуют не пускаться в путь прежде, чем Луна выйдет из созвездия Скорпиона:
– Я боюсь не Скорпиона, – сказал он, – а Стрельца. В дорогу! в дорогу!
И он поскакал в сторону Ассирии. От Красса отделилась еще одна часть армии. Ведомая верными проводниками, она достигла цепи гор, которая тянется чуть отступя от
Их было около тысячи, и ими командовал легат, знаменитый среди солдат своей храбростью, так что они полностью доверяли ему. Этого легата звали Октавий.
Что же до Красса, то его злой гений так и не покинул его: сначала он звался Абгар; теперь его имя было Андромах. День застал Красса среди непролазных топей. Он начал понимать, что его заманили сюда предательством. Приставив меч к горлу Андромаха, он приказал ему вывести их на место получше. Тот был вынужден подчиниться силе. Наконец он снова вывел измученную армию на большую дорогу.
С Крассом оставалось еще четыре или пять когорт, около сотни конников и пять ликторов.
Едва оставшиеся с ним люди смогли, благодаря твердой почве под ногами, собраться вокруг него, как появился неприятель.
Красс поднялся на гребень горы и оттуда увидел на расстоянии в пол-лье от него холм, покрытый людьми, чье оружие поблескивало в лучах восходящего солнца.
Этот холм занимали Октавий и его солдаты. Это была их последняя надежда. Они могли поддержать друг друга. Парфяне направились к холму Красса, как если бы они знали, что именно здесь находится главнокомандующий, и начали наступление.
Глава 44
Мы уже знаем, как парфяне вели наступление.
Только на этот раз, пока они нападали, они сами подвергались нападению.
Октавий, которым они, похоже, пока не хотели заниматься, увидел, что его генерал окружен, и бросил клич своим людям, чтобы те, кто пожелают сами, шли вместе с ним к нему на помощь.
Сначала пятьсот человек, а потом и остальные четыре с половиной тысячи сошли с горы, как железная лавина, пробили ряды парфян и соединились с Крассом.
И тогда, объединившись со своими товарищами, они поместили его в центре, окружили его со всех сторон своими телами, прикрыли его своими щитами и гордо крикнули врагу:
– Теперь стреляйте, сколько захотите! ни одна стрела не достанет нашего генерала, пока все мы не падем вокруг него и прежде него.
И все вместе, тесно прижавшись друг к другу, они начали подвижной и почти непроницаемой из-за щитов массой отступать к Синнакам.
Сурена с тревогой заметил, что вокруг Красса остались практически только солдаты тяжелой пехоты, со щитами; наибольшая легковооруженная часть армии, не имевшая этого защитного оружия, была перебита; а щиты, хоть и не могли защитить от ударов чудовищных стрел, все-таки ослабляли их силу. Скучившись таким образом, римляне являли собой как бы гигантскую черепаху с железным панцирем, которая хоть и медленно, но все же двигалась, шаг за шагом приближаясь к горной цепи. Он понял, что как только он подступит к этим горам, его основная сила, конница, окажется бесполезной; он видел, что боевой пыл его парфян развеивается, и у него не было ни малейшего сомнения, что когда опустится ночь, римлянам удастся покинуть равнину, и они будут спасены.
И тогда варвар снова прибегнул к хитрости,
Парфяне умышленно позволили сбежать нескольким пленникам, всячески притворяясь, что они преследуют их и стреляют в их сторону.
Перед этим парфяне по приказу своего предводителя говорили в присутствии этих пленников, что римляне ошибались, когда думали, что царь Ород хочет вести с ними войну на уничтожение; что напротив, ничто не было бы для него так почетно, чем дружба и союз с римлянами, если бы он только мог поверить в эту дружбу и союз, и что если Красс и Кассий добровольно сдадутся, с ними, разумеется, будут обращаться гуманно.
Итак, пленники спаслись, и сумели, убежав от тех, кто гнались за ними и пускали в них стрелы, присоединиться к своим товарищам, с которыми они поделились всем тем, что слышали. Их велели привести к Крассу, и они повторили ему сказку, сочиненную суреной.
А тот, следя за ними взглядом, увидел, как они достигли расположения римлян, и, заметив движение, которое началось с их прибытием, остановил наступление.
Затем он ослабил тетиву своего лука и двинулся спокойным шагом в сопровождении старших своих офицеров в сторону Красса, протягивая к нему руку и приглашая его встретиться с ним. Солдаты, завидев эти миролюбивые демонстрации, притихли, и услышали голос вражеского генерала, который говорил:
– Римляне, царь заставил вас испытать его мужество и мощь против его воли, и потому лишь, что вы пришли искать его в самую глубь его государства; и теперь он желает доказать вам свое милосердие и кротость, отпустив вас целыми и невредимыми.
Поскольку эти слова были в полном согласии с тем, что рассказывали пленники, римляне встретили их с большой радостью.
Но Красс качал головой и не хотел снова доверяться парфянам. До сих пор любые переговоры с ними таили в себе какую-нибудь ловушку и какую-нибудь ложь, и он не видел ни одной причины, по которой парфяне могли бы так неожиданно и так невероятно изменить свое поведение.
Тогда он созвал на совещание своих офицеров, высказываясь за то, чтобы отказаться от этого предложения, каким бы соблазнительным оно ни казалось, а главное, за то, чтобы, не теряя ни минуты, начать отступать в горы, как вдруг громкие крики его солдат прервали это совещание.
Они тоже собрали свой совет и решили, что их главнокомандующий должен пойти к сурене, как сурена пришел к нему, и принять все предложения, которые были ему сделаны. Красс хотел воспротивиться их желанию; но это уже было больше, чем желание, это была воля. Крики и брань начали прорываться наружу и взвились над озлобленной толпой.
Красс был предатель, Красс был трус; он отдавал их врагу, с которым сам не смел даже пойти поговорить, когда этот враг явился к нему безоружным.
Римский полководец настаивал, прося их подождать только один день и обещая им, что уже завтра они будут в безопасности в горах.
Но эти отчаявшиеся люди дошли до предела своих сил и терпения; они не хотели ничего слышать. Они стучали и гремели своим оружием, чтобы заглушить его слова, переходили от брани к угрозам и кричали – те же самые люди, которые только что сказали, что враг доберется до их генерала только тогда, когда все они умрут за него, – кричали, что если Красс не спустится к сурене, они схватят его и отдадут ему сами.