Чаганов: Москва-37
Шрифт:
„С Олей уже у нас неудачно вышло. Разговор о готовящемся задержании Оли (Геня по пьяни проболталась какому-то сексоту) был зафиксирован прослушкой, но пока записали на бумагу, пока переслали по фельдъегерской связи – время было упущено. Сидит она сейчас безвылазно в Чурилково, ждёт пока всё не успокоится. Ежов, конечно, не преминул на следующий день между делом спросить, почему не доложил о встрече с бывшей сотрудницей, на что я не менее безразлично ответил: „Мне и в голову не могло прийти, что Евгения Соломоновна скрывает от мужа с кем проводит время““…
Пожевал желваками грозный глава НКВД и
Сдвинулось дело и с феррит-диодной логикой: получили первую сотню, стабильных по параметрам, сердечников и с десяток точечных германиевых диодов. Лосевские практиканты собрали первую ячейку: «сложения по модулю два» – сердце шифратора Вернама и составную часть шифратора-дешифратора «Айфона». Достигли устойчивой работы на частоте сто килогерц – это большой успех (хотя рассчитывали на двести килогерц). После отработки технологии производства ферритовых сердечников и германиевых диодов, на таких ячейках можно построить вычислительную машину, которая будет быстрее РВМ в четыре тысячи раз. С ними «Айфон» залезет в стандартный двухосный автомобильный прицеп и сможет менять ключ шифрования человеческой речи двадцать раз в секунду.
Собраны и испытаны на столе две авиационные радиостанции: сам отвёз их в Щёлково, где в разгаре подготовка к перелёту Москва – Северный полюс – Америка. Как и ожидалось Чкалов отнёсся к неиспытанному оборудованию с прохладцей (его экипаж вылетает в Америку восемнадцатого июня). Вообще-то, Громов был тоже готов к полёту, но вчера с его самолёта сняли испытанный двигатель и переставили его на чкаловскую машину: теперь не успеть – чтобы испытать новый мотор потребуется месяц. Впрочем он перенёс этот удар стоически (может сказалось моё предупреждение тогда, в ресторане «Гранд-Отель»), шутил даже и с радостью согласился начать испытание рации в полёте.
– Ты слышал, Алексей, что Голованов вернулся из Испании? – Спросил Громов, когда после передачи радиостанций техникам мы остались одни.
– Нет, не слыхал, видел только в газетах указ о присвоении ему звание героя Советского союза…
– Говорят, что идёт на заместителя начальника Управления ВВС РККА к Локтионову…
«Отличная новость! Свои люди в руководстве авиацией. Вот только будет ли это на пользу советской авиации? Не уверен. Заслуги Голованова в создании Авиации Дальнего Действия – бесспорны. А как сложится с руководством всеми военно-воздушными силами? Хуже не будет… Кто знает, хуже может быть до бесконечности. Одно успокаивает: Главный маршал делал карьеру во время войны, которая как лоток старателя вымыла всю пустую породу, оставив на сетке блестящие самородки».
– Напрасно беспокоетесь, Михал Михалыч, я хорошо знаком с товарищем Головановым. Большего энтузиаста дальних перелётов вам не найти. Помнится,
– А Леваневский? – Лицо Громова вновь помрачнело. – Если у Чкалова всё пройдёт успешно, то руководство может решить, что второй перелёт на АНТ-25 – лишний… И отправить Леваневского в Америку на самолёте Болховитинова. Как ты думаешь?
«Интересно, они о чём-нибудь другом думают? Настоящее сражение амбиций. Впрочем, не всегда амбиции – это плохо, думаю, именно в такой борьбе и могли родиться эти достижения. А Леваневского с экипажем определённо надо спасать»…
– То же, что и раньше, товарищ Громов, – делаю важное лицо. – готовьтесь спокойно. Ваш (делаю ударение на слове «ваш») перелёт отменён не будет!
Москва, Кремль.
Кабинет Сталина.
1 июня 1937 года, 20:30
– Что замолчал? – Сталин останавливается напротив Кирова. Он и Молотов, сидящие за столом заседаний, жадно смотрят на дымящую трубку хозяина кабинета: правило «в своём кабинете курю только сам» исполняется неукоснительно.
– Думаю, что зря мы пошли на созыв пленума, – отвечает тот. – надо было тянуть до выборов.
– Вы тоже так думаете, товарищ Молотов? – Вождь хмурится, переходит на официальный тон, ответ Кирова ему не нравится.
– С одной стороны это, конечно, так… – Предсовнаркома достаёт из кармана носовой платок, снимает с переносицы пенсне и дышит на стёкла. – но и никак не отвечать на приходящие сигналы мы не можем.
– Именно! – Неожиданно горячо реагирует Сталин. – Сигналы. И не только от Ежова, по партийной линии тоже. Вы же сами, товарищ Киров, утверждали, что у вас в Рязани органы раскрыли кулацкий заговор.
– Утверждал, – поднимает голову Киров. – только не кажется вам подозрительным, что всё занялось разом, как будто запалили избу со всех углов. Как по команде. Боюсь, что готовят они нам бой на пленуме.
– Моими словами заговорил, – усмехается в усы вождь. – это ведь товарищ Сталин у нас мнительный… так?
– Неважно кто что раньше говорил, – Киров не обращает внимания на язвительный тон вождя. – ситуация очень серьёзная… может быть перенести пленум или ещё лучше отменить.
– Нет, нельзя, – Молотов водружает пенсне на нос. – это несерьёзно… Могут принять за слабость руководства или за страх оказаться на пленуме в меньшинстве. Я закурю (достаёт папиросы).
Хозяин кабинета рассеянно машет рукой, подходит к письменному столу, перебирает какие-то бумажки и в задумчивости идёт к дальней стене кабинета. Торопливо закурив, соратники вождя молча следят за фигурой в защитном френче. Сталин останавливается у столика с телефонными аппаратами и поднимает трубку одного из них.
– Ворошилова, срочно. Да ещё, принесите чаю и бутербродов. – И молча продолжает путь.
– Тут не откладывать пленум надо, – вполголоса продолжает свою мысль Молотов, обращаясь к Кирову. – а, наоборот, раньше начать, чтобы не успели сговориться до открытия.  -Мне кажется, – привстаёт он и, перегнувшись через стол, пододвигает к себе пепельницу со сталинского стола. – всё у них уже сговорено заранее.