Чакра Кентавра (трилогия)
Шрифт:
— Приветствую тебя, владетельница Сэниа. Какая тревога привела тебя?
Знакомый голос помог ей разом стряхнуть с себя сковавшее ее изумление, но на смену ему пришло разочарование. В ночной темноте, поднявшись на скамейку, так что виден был лишь загадочный силуэт, он показался ей могущественным морским владыкой, и она доверилась этой иллюзии. Стоило ли теперь объяснять…
— Говори, девочка, — мягко велел Алэл. — Тебя привела нешуточная забота. Но не беда, — он говорил так, словно уже знал.
— На моем острове женщина… она должна родить. Я — одна среди мужчин, и я не знаю, что делать!
Он мягко улыбнулся:
— Все сущее рождено. Но ты не говорила, что среди твоих воинов есть женщина.
—
— Ушинька! — неожиданно крикнул король, обернувшись к дому.
Дверная занавеска отлетела в сторону, и на пороге возникла легкая, как облачко, женщина, осененная ореолом серебряных волос. Розовое от природы лицо было украшено изящной росписью — серебряные ягоды, а может, и ландыши. Со второго раза эти островитянские причуды показались принцессе уже почти естественными.
— Королева Ушинь — владетельница Храмового острова Сэниа. — Алэл представил женщин друг другу с учтивой легкостью, которая как бы должна была определить ненужность церемоний в их дальнейших отношениях. — Ушинька, тут требуется твоя помощь.
Королева кивнула и потерла пухлые ручки — с них посыпалась рыбья чешуя. Только тут Сэнни заметила, что па ее величестве надет обычный кухонный передник.
— Одну минутку, я облачусь, — певуче проговорила Ушинь, исчезая в глубине дома.
Принцесса не успела моргнуть, как она уже появилась на пороге, теперь на ней был блистающий чистотой фартук из скобленой рыбьей кожи. Объемистая плетеная корзинка, которую она держала в руках, тяжелой не казалась, но большую глиняную флягу она тут же передала принцессе — “Держи, милая!” — и нежно поцеловала супруга, избегая, впрочем, накрашенных мест.
— Мы возьмем лодку… Оюшки, ты же сегодня не властен…
Алэл остановил ее взмахом руки:
— Лодка не надобна. Владетельница Сэниа воспользуется даром, в котором древние боги нам отказали.
В лице королевы Ушинь что-то непроизвольно дрогнуло, розовые губы сжались в одну полосочку, но в следующий миг она овладела собой. Моне Сэниа вспомнился собственный инстинктивный ужас, когда она впервые решилась прыгнуть с отвесной скалы, чтобы ощутить невесомость свободного падения — наверное, ее собственное выражение было именно таким. Но Ушинь уже справилась со своим замешательством и виновато глянула па принцессу:
— Твори скорей свои заклинания, моя милая, а то мне боязно…
Вероятно она полагала, что мона Сэниа перенесет ее в свои владения одним словом или жестом.
Принцесса невольно улыбнулась:
— Нет, не так, ваше ве…
— Ушинь, зови меня Ушинь, моя милая.
Одной рукой прижимая к себе тяжелую глиняную флягу, мона Сэниа другой обняла женщину за топкую, податливую талию и сделала короткий шажок вниз, со ступеньки; самого момента переноса Ушинь так и не почувствовала. Голубой ковер неувядающих колокольчиков, словно подстеленный под ее маленькие ноги, ошеломил ее, но протяжный крик (для привычного слуха повитухи, впрочем, не такой уж страшный) разом вернул ее к действительности. Она опустила на землю корзину и коротко велела принцессе:
— Полей-ка, милая.
Мона Сэииа раскупорила флягу и тонкой струйкой полила содержимое на подставленные руки — над голубой поляной поплыл сладостный дух самогона тройной перегонки. Из привратного кораблика выскочил полуголый Харр с Ю–ю на руках.
— Сиди, где сидишь! — рявкнула на него принцесса, вложив в свой голос всю командорскую властность.
Ушинь, помахивая влажными руками, бросилась на голос; принцесса, подхватив корзину, — за ней. В корзине что-то шевелилось.
Очутившись у изголовья роженицы, Ушинь первым делом наклонила полураскрытую корзину, и оттуда выпорхнул то ли крошечный летучий зверек, то ли
— Воды, побольше воды, моя милая, — шепнула Ушинь, и мона Сэниа выбежала вон, стараясь припомнить, догадалась ли она отдать приказ сервам относительно воды. Наткнулась на мужа, который переминался с ноги на ногу и неловко крутил в руках тоненький хрупкий обруч.
— Дай сюда, согнешь ведь! — крикнула мона Сэниа, выхватывая у него офит. — Ну до чего же вы, мужчины, бываете бестолковыми…
И помчалась к сервам, копошившимся у южной стены возле кухонного навеса. Юрг только хмыкнул ей вслед — его чуткость не всегда оказывалась на должной высоте, но сейчас он понимал, что сопричастность высшему акту человеческой жизни делала его жену, как он однажды выразился — а она, выходит, запомнила — “старшей сестрой по развитию”. Чтобы не мешать сервам, семенящей рысью устремившимся к их крошечному звезднокорабликовому замку, он убрался подальше — в прохладную тень привратней каморки, где босой полуголый Харр развлекал Юхани, водя угольным пальцем по затейливым узорам гобелена, брошенного на пол. Юный принц уже успел осчастливить джанибастову рухлядь двумя мокрыми пятнами, о чем Юрг нисколько не пожалел, ибо вытканная на гобелене картина отнюдь не предназначалась для детей младшего школьного возраста: она изображала жавра, совращающего отроковицу.
— А вот цветочек аленький, — сюсюкал Харр по–Харрада, как видно, тоже выбитый из привычной колеи, — а вот куколка голенькая… А вот чудище то ли осьмирукое, то ли…
— Это жавр, между прочим, — поспешил перебить его заботливый отец. — Ты, когда шел по болоту, имел все шансы познакомиться с ним на такой же короткой дистанции.
Харр так и подскочил:
— У, строфион твою мать, да ежели бы я знал, ни за что не сунулся…
— Выбирай выражения при детях, — строго заметил Юрг, — а то вылетишь вон туда!
Он указал большим пальцем на полупрозрачную заднюю стенку, за которой маячили силуэты дружинников, маявшихся в традиционном мужском ожидании. Теперь, после загадочной для них гибели товарища, каждый чувствовал себя в какой-то степени опекуном еще не родившегося малыша.
Харр пожал плечами и босой йогой подгреб поближе разноцветные земные погремушки, заброшенные на их корабль еще на Барсучьем.
— И откуда это в тебе, — флегматично обронил он, — ты ж вроде и не князь…
— Вот закончится вся эта катавасия, — пообещал командор, которого сейчас, когда он чувствовал себя не в своей тарелке, отнюдь не тянуло препираться с тихрианином, — и я тебе покажу, кто я таков. Кстати, за мной обещанный меч, не забыл?
— А я уж думал — замотаешь… — у Харра была какая-то врожденная антипатия к субординации.
Оба замолкли, прислушиваясь. Ничего не доносилось, кроме механического топотка сервов.
— Однако небывало тихо, — заметил Харр — Не окочурилась бы девица. Говорил я тебе — надо было мне браться за дело, сам двоих сыновей принимал, да и у чужих случалось, мало ли передряг на дорогах. Через колено перекинуть — враз опростается..
Юрг еще раз восхитился синонимической емкости транслейтора.