Чакра Кентавра (трилогия)
Шрифт:
Он принялся сладострастно чесать себя под левой грудью, потом под правой. Совершив таким образом утренний туалет, он вздохнул и сказал:
— Проголодалось. Зря гуку лапчатого выкинули.
— Вон же дым! Ты ж уважаемый, тебя в городе накормят.
— Это как пить дать. Но не сразу.
Город вставал из болотного марева неохотно. Ощетинившийся бесчисленными башенками, как и Орешник, он походил издалека на распяленную ежовую шкурку. Сигнальный дым не торчал вздернутым кошачьим хвостом, а сразу же расплывался, смешиваясь с набухшими влагой
— Нам прямо в тюрьму? — спросил Ких.
— В тюрьму не бывает прямо, — возразил шаман и взялся за привязанные к поясу вожжи.
Повинуясь его движениям, паук замедлил ход и свернул с дороги, огибая окраины Ракушечника слева.
— Послушай, достопочтенный, — Ких решил задать вопрос, мучивший его всю дорогу. — Вот мы едем освобождать этого… как его? А может, его за дело посадили?
— Имени он лишен. А сидит в темнице не за дело. Когда наш Полуденный Князь еще малышом был, они его похитили.
— Древние боги! Это у вас что, виной не считается?
— Не тебе судить, вьюнош. Может, ни дороги, ни городов на ней уже не было бы, если б они этого не сделали. О, темница. Сейчас въедем.
Ких покрутил головой, но ожидаемых крепостных стен с зарешеченными окнами не обнаружил. Вместо этого они очутились перед просторным навесом, опирающимся на многочисленные и, как тут повелось, беспорядочно разбросанные там и сям каменные столбы. Ближе к углам располагались четыре больших колодца с воротами и дремавшими в упряжи единорогами. В самой середине на кошме вповалку валялось человек двадцать; судя по тому, что к ближайшей колонне были прислонены здоровенные копья, это были стражи. Один дремал, по–птичьи сидя на краешке колодезного сруба.
— А теперь исчезни, — строго велел сибилло, доставая из мешочка свой бутафорский нос, который делал его сразу на порядок внушительнее. — Двигай, куда и сибилло, не мешкай, но и под ноги никому не угоразди. Соображай.
Ких шумно вздохнул, словно собирался прыгнуть в воду, и выдернул пробку из сосудика со снежинками. Белый буранчик закрутился вокруг него, мягко отпихнул шамана, который недовольно поморщился и потер обожженный холодом локоть. Шурушетр между тем подогнул лапы и, на брюхе въехав под навес, замер.
— Кто посмел?!.. — страж с традиционным для всех миров воплем ринулся к ним, но вовремя продрал глаза и рухнул па колени:
— Сибилло, делло–уэлло!
С кошмы вскакивали, расхватывая копья, но навстречу шаману уже трусил дородный смотритель, кутаясь в ночной балахон. Он поймал гостя за локоть, подвел к кошме и шуганул оттуда еще не проснувшихся.
Но шаман рассиживаться не пожелал.
— У тебя ли безымянный лиходей, коего содержит рыцарь Травяного Плаща Лроиогирэхихауд–по–Рахихорд–над–Хумусгигрейтос?
Смотритель замялся — узник был зело выгоден.
— Ответствуй сибилле, как самому Полуденному Князю!
— Кормим, кормим, себе так не варим, как им, — в этом темнилище только
Как же, себе так не варят. Объедками со своего стола кормят, и то хорошо. А что касается убеждения, то тут уж бывалый смотритель и не сомневается — ни до угашения Невозможного Огня, ни после празднолюбивый колдун ни в какое темнилище не сунется. Порасспрашивает, и вся недолга. Потом будет хвастать, что облазал тут все вдоль и поперек.
Но на сей раз попечитель тихрианских лиходеев ошибся.
— Сибилло явило себя посреди дыма, чтобы накласть заклятие, в прах обращающее! Веди.
У смотрителя от грудины вниз по животу прошла волна.
— Не вели казнить, великомудрый…
— Сказано — веди! Сибилло оберегает кровь и кость княжескую.
Оно, конечно, сибилле и полагается безусыпно о Полуденном Князе печься, но смотрителю была ближе собственная шкура.
— До угашения Невозможного Огня не смею, о повелитель незримых сил! За такое вон туда полагается! — Смотритель одними бровями указал на самый дальний из колодцев. Он-то прекрасно понимал, что хоть сибилло, хоть сами анделисы тут с три короба наговорят, а донесут-то на него. И — туда…
— Заморожу, ослушник! — проревел диким голосом Ких и двинулся па смотрителя таким образом, чтобы край защитного поля, делавшего его невидимым, мазнул того по руке.
Смотритель тонюсенько взвыл и рухнул на землю:
— Заморозь, сожги — не могу!!!
Сибилло сунул руку под свой полосатый плащ и принялся чесаться. Несмотря на неожиданную помощь весьма находчивого пришельца, что-то не срабатывало. А если дождаться конца запретного времени, то дошлый смотритель еще пошлет за солнцезаконниками на предмет проверки его полномочий.
— Запущу в темнилище духа невидимого — он тебе всех твоих знатных узников переморозит! — не вполне уверенно пообещал сибилло, уже прикидывая, как сподручнее напустить па стражей хмарь–туман, чтобы втихаря задействовать допотопный механизм, с помощью которого громадная бадья спускалась в колодец.
Но помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
— О, старейший из древних, — возопил младший страж, — я едва заступил на караул, а Невозможный Огонь уже угашен!
Шаман едва удержался от того, чтобы не выскочить наружу для проверки этого сенсационного сообщения. По его прикидкам, время этому наступить никак не могло.
Разве что на стражей кто-то напустил морок. Но кто?
— Продрыхли, окаянные! — голос его обрел прежнюю уверенность. — Спускай бадью, ты, глава лоботрясов. Один поеду, пожалею тебя, горемыку, — а то и ты прахом обернешься. Рогатов подымай.
Стражи забегали, тупыми концами копий выводя единорогов из сонного состояния. Ворот заскрипел, саженная бадья призывно закачалась вровень с краем сруба. Сибилло, услужливо поддерживаемый смотрителем (чтоб ты туда провалился и там навек остался колдун шелудивый!), забрался туда не без опаски и воздел руки: