Чародеи
Шрифт:
Правда немного, думает Юлька. Не слишком-то это часто встречается — ясновидение.
— Ты, наверное, одна жила, — говорит она вслух. — А теперь я буду тебя стеснять.
— Там есть ещё два комната, — говорит Золушка. — Но давай живём вместе, а? Вместе лучше! Ночью спать вместе — лучше, если приснится плохо — вместе лучше.
И смотрит умоляюще… Эх, думает Юлька, кошмары, значит, снятся и тебе? Всё ясно… всё ясно. Будем жить вместе.
* * *
Юлька
— Уходи! — сердито говорит Золушка. — День тебе мало? Ночь тебе надо? Ходишь ночь, как кот! Ночь спать надо!
Действительно ясновидящая, думает Юлька и улыбается про себя, а из-за двери говорят:
— Я хотел с новенькой познакомиться. Мне о ней рассказывали.
Парень, думает Юлька с отвращением.
Парни — идиоты по определению. У них мозги набекрень на сексуальной почве, а если они вдруг, по ошибке, не думают о чьих-то сиськах — выясняют, кто из них круче. Парень — это неприятно.
Юлька думала, что все в интернате — девочки. Это девичья беда — ясновидение и все эти отвратительные штуки. Недаром же именно бедных женщин сжигали на кострах за то, что они ведьмы.
— Мы спать ложимся, — говорит Юлька тому, за дверью.
— На минутку, — говорит тот, и Юлька слышит в голосе улыбку. — Интересно же.
— Рудольф, — шепчет Золушка и делает странное лицо: то ли неодобрительное, то ли сострадающее.
Юлька открывает дверь.
Рудольф — не старше её самой, тощий, невысокий. На бледном лице зажившие шрамы: рубец идёт от виска к носу через всю щёку, а ниже — будто вырвали кусок, кожа зашита и стянута.
— Кто тебя так? — спрашивает Юлька.
— Потрогай, — чуть ухмыляется Рудольф.
Юлька почему-то послушно тянет пальцы к изуродованной щеке, дотрагивается — и в тот же миг безжалостный луч мёртвого света врезается в мозг! Юлька отшатывается — но уже видит, видит!
Хуже того — ощущает!
Но на сей раз наваждение сходит быстро. Легче, чем обычно.
— Тебя везли в багажнике, — говорит Юлька с досадой, потирая ноющий висок. — Убивать. Но что-то случилось с машиной… с шофёром… как шарахнуло… как ты вообще уцелел, не пойму. Тебя спасла Зоя?
Рудольф мотает головой:
— Ванечка. Неважно. Ты вправду ясновидящая, да ещё какая. Впечатлён. Рудольф Ланков.
— Юля Проскудинова. Раньше так не было… — задумчиво говорит Юлька.
— Раньше ты до некромантов не дотрагивалась, — усмехается Рудольф.
— Как это — некромантов? — Юлька хмыкает.
Некромант — это мертвяк в капюшоне из компьютерной игры. Он поднимает армию скелетов — ну или просто труп врага. Юлька давно смирилась со своими приступами, с тем, что внезапно может накатить жестокий припадок понимания, но уж некромантии точно не бывает! Как Бабы Яги не бывает. Это же сказки для деток, для кино! Фэнтезень!
— Это когда можешь убить сильным желанием убить, — говорит Рудольф без выражения.
—
— Золушка меня не любит, — бледно улыбается Рудольф. — Я уйду, но можно мы поговорим минутку? Я слышал, Зоя кое-что сказала Ванечке… а я хочу сказать тебе.
— Может, уж прямо убить меня хочешь? — Юлька щурится, кривит губы — всем видом показывает, насколько ей безразлично.
— Поговорить, — повторяет Рудольф.
— Не уходи, э! — Золушка хочет взять Юльку за руку, смущается, не берёт.
— Сейчас приду, — говорит Юлька.
Выходит с Рудольфом в коридор, спускается по лестнице. Рудольф снимает с вешалки у входа широкий плащ, накидывает на Юльку:
— Ночь холодная, а ты куртку там оставила…
— Ты говорить хотел, — напоминает Юлька.
Над крыльцом горит фонарь, освещает белые стволы берёз, а звёзды глушит, но небо всё равно бездонное. Юлька смотрит на луну и чувствует, как луна далеко и какая она громадная. Ощущает себя стоящей под открытым космосом, космос дышит сверху свежим ледяным холодом.
А земля пахнет тепло: деревом, лошадью, дымом.
Юлька — между.
Рудольф стоит рядом, смотрит в небо. Глаза влажные.
— Я слышал, Зоя говорила Ванечке, что ты самоубиться хотела, — говорит Рудольф вверх и вбок. — Потому что тебе кажется, будто ты беду не предсказываешь, а накликаешь.
— Не твоё дело, — хмуро говорит Юлька.
— Моё, — говорит Рудольф. — Вот Золушке это в голову не приходит. И Жеке не приходит… ну, у Жеки проявляется иначе, она видит прошлое, не будущее… Но всё равно. Другие предсказательницы не заморачиваются, а ты психуешь, и у тебя чувство вины.
— Не твоё дело вообще, — говорит Юлька уже с нажимом.
— Моё, моё, — говорит Рудольф. — Потому что ты страдаешь фигнёй.
Юлька поворачивается к нему.
— С чего ты взял?
— Я точно знаю, — говорит Рудольф медленно, больше не отводя глаз. — Если ты делаешь… меняешь что-то… ну во всём этом механизме вселенной меняешь что-то — ты это чувствуешь. Чувствуешь, как меняешь. Как смерть выходит из тебя… как пуля.
Юлька содрогается.
— Ты хочешь сказать…
— Я. Убил. Пять. Человек, — говорит Рудольф. — Ты можешь случайно это увидеть, так что лучше я скажу.
Слеза переливается через нижнее веко, ползёт по изуродованной щеке.
Юлька прижимается спиной к стене. Смотрит во все глаза.
— Не бойся, — говорит Рудольф. — Он под контролем.
— Кто? — бормочет Юлька, не понимая.
— Дар.
Юлька вдыхает и выдыхает. Ей не страшно, у неё в горле комом стоит жалость. До неё начинает доходить.
— Ты ко мне пришёл…
— Потому что у тебя дикий талант — и тёмный очень, — говорит Рудольф. — Я подумал, ты поймёшь. Тут все, в общем, с тёмным талантом, но у тебя, похоже, совсем… вроде моего.