Чародей Амбермера

Пирс Келвин

Но нет, неведомые боги, которые разгневались на Рогана, видимо, сочли, что просто утонуть будет для него недостаточно жестокой карой. Ему предназначено нечто более кошмарное. Его ввергнет в жадную пасть смерти Реффекс, который говорит не умолкая — и все время о собственной важности и значительности.

— …Конечно, король всегда может на меня положиться. — Граф Реффекс снова наполнил свой бокал вином из запасов Рогана, не обращая внимания на капли, что щедро расплескались, когда корабль в очередной раз качнуло.

Роган смотрел, как разлитое вино струйкой устремилось к краю стола, а потом потекло на наклонившуюся палубу. Море неизменно оставалось в идеально горизонтальном положении, корабль же никогда. Роган не мог найти объяснения этому

загадочному явлению. Он знал, что теоретически корабль время от времени должен принимать горизонтальное положение, и терпеливо выжидал, когда такое случится, но, казалось, этого не будет вовеки.

— Ну, корабль же движется. — Вот и все объяснение, какое смог дать капитан.

Роган молча наблюдал, как Реффекс пьет его вино. Наверняка должен быть такой яд, который на время парализует органы речи. «Интересно, можно ли раздобыть что-нибудь в том же роде у старой ведьмы Ханны?» — подумал маг. Однако Ханна была на берегу, как и все остальные разумные люди в этом мире.

Роган не знал, что Реффекс отправится на этом же корабле, пока не взошел на борт в день отплытия.

— Неотложные дела на службе его величеству, — громким шепотом сообщил Рогану граф, быстро глянув в сторону капитана и матросов, достаточно ли близко они стоят, чтобы расслышать его слова. — Чрезвычайно секретные дела. Касающиеся исключительно деликатных вопросов. — Реффекс небрежно махнул рукой в сторону невысокого плотного человека, который его сопровождал. — Как я понимаю, вы знакомы со стариной Хеббиком? — Роган смерил мрачным взглядом «старину Хеббика», который был намного моложе, чем он сам. — Рэнд… — Реффекс сделал паузу, чтобы имя королевского советника произвело на слушателей должное впечатление. — Рэнд настоял, чтобы я взял кого-нибудь себе в помощники. Конечно, с делами такого рода я предпочитаю разбираться самостоятельно, однако мнением главного королевского советника пренебрегать нельзя. Как я сказал его величеству, когда мы беседовали наедине: лучше позволить Рэнду сделать так, как он считает нужным.

Теперь Роган был поглощен тем же, чем занимался все эти пять дней: смотрел на бескрайнюю водную гладь и мечтал снова оказаться в своей башне — там, где ему и надлежало быть. В конце концов, он — придворный маг, а не странствующий чародей или волшебник, чтобы разрывать оковы узников и освобождать их из темниц.

На самом деле Роган вовсе не думал, что пленников королевской крови действительно держат закованными в цепи в каком-нибудь мрачном подземелье с сырыми стенами, где бегают гадкие крысы. Принцессу и ее царственного супруга наверняка разместили с подобающими их высокому положению удобствами — в приятном месте, которое не раскачивается на волнах, как этот дрянной корабль. Они, скорее всего, спокойно сидят и попивают охлажденное вино, ожидая прибытия выкупа.

Путешествие по морю оказалось именно таким жутким, каким Роган его себе и представлял. Чего маг не ожидал — так это того, что оно выйдет еще и ужасно тоскливым. Даже если не брать в расчет несносного Реффекса, от нескончаемой болтовни которого становилось еще хуже, поездка на корабле была предельно скучной и крайне утомительной. Роган находил весьма странным такое сочетание смертельной скуки и гнетущего страха.

Вскоре наступило время ужина. Роган сосредоточенно жевал сухой бисквит, приготовленный корабельным поваром, и в его душе росла и крепла обида на короля, которому маг служил верой и правдой. Роган вспомнил обеденный стол во дворце Асбрака Толстого. Король сейчас, несомненно, поглощает третью, а то и четвертую порцию жареной гусятины или свинины или другого вкусного, сочного мяса, аромат которого витает в обеденном зале. На длинном столе расставлены блюда с мягкими, хрустящими булочками, только что из печи, тарелки с поджаренными бататами и другими зимними овощами. Расторопные слуги снуют вокруг стола и вновь наполняют блюда, опустошенные ретивыми едоками. На что Рогану не приходилось здесь жаловаться, так это на нескончаемый запас вина. Он лично проследил,

чтобы бочки с вином были в достаточном количестве загружены в трюм корабля за день до отплытия.

Маг хмуро посмотрел на мясо, лежавшее у него на тарелке в лужице застывающей подливки, — предполагалось, что это была козлятина. Мясо было жесткое, жилистое и к тому же, по мнению Рогана, источало характерный мерзкий запах старого козла. Да, весьма старого. Эту старую козлятину начали варить, наверное, еще утром. До этого путешествия волшебнику даже не приходило в голову, что он может оказаться, по определенным меркам, гурманом, весьма разборчивым в снеди. Во дворце он ел всего один раз в день — когда, исполняя свой долг, являлся к столу короля Асбрака. В остальном Роган считал, что для человека его почтенных лет и довольно худощавого телосложения вполне достаточно питаться утром и в обед одним только вином — в неограниченном количестве.

После ужина Роган отправился погулять по палубе — ибо здесь все равно больше некуда было пойти. Корабль раскачивался меньше обычного. В небе клубились облака, море сделалось похожим на темное стекло. Роган неохотно признал, что океан, каким бы ужасным он ни был, может казаться и красивым — своеобразной красотой. Маг подумал даже, что, если ему когда-нибудь доведется вернуться в тихую и безопасную башню в Амбермерском дворце, возможно, со временем он будет вспоминать об этом путешествии не только с радостью и облегчением оттого, что оно таки закончилось.

Рогана вывел из задумчивости резкий хлопок парусов над головой. Маг настороженно относился к любым звукам, которые издавал корабль, поскольку был убежден в том, что любой из этих непривычных звуков может возвещать о близящемся ужасном финале. Однако на этот раз хлопок парусов сообщил лишь о том, что ветер усилился. Исполнясь тревожных предчувствий, Роган посмотрел на потемневшее море. Ему на щеку упала капля воды, потом еще одна — на лоб. Внезапно налетевший порывистый ветер был теплым, он принес запах дождя.

— Как будто и без того воды недостаточно… — проворчал маг.

Шхуна начала раскачиваться сильнее. Роган ухватился за поручень и вперил взгляд в ночь. Как и во всякий день, проведенный на корабле, он попытался вспомнить, каково это — стоять на твердой земле и смотреть на мир, который не болтается непрерывно из стороны в сторону.

Дождь усилился. Солнце уже скрылось за горизонтом, поэтому волшебник скорее чувствовал, чем видел, как темные грозовые тучи клубятся над судном, едва не задевая за верхушки мачт. Резкие порывы ветра больно хлестали Рогана по лицу, заливая ему глаза едкой смесью соленых брызг и капель дождя. Маг неодобрительно потряс головой и осторожно отправился вниз, в каюту.

Граф Реффекс завидовал Рогану из-за его каюты и первые пару дней жаловался на неудобство доставшихся ему самому апартаментов — хотя на самом деле каюта мага была ничуть не удобнее просторного чулана. В этой каюте не имелось даже нормальной кровати — только матрац на голом полу. «Зато так вы не свалитесь с кровати при качке», — утешил пассажира помощник капитана.

Ночи, проводимые на корабле, не нравились Рогану еще больше, чем дни. В светлое время суток он обретался на верхней палубе — либо сидел в шатком кресле, которое раскачивалось в такт движениям корабля, либо, полный мрачных раздумий, расхаживал по палубе, то и дело останавливался, хватаясь за поручни и свисающие снасти, и с хмурым видом смотрел на бескрайние просторы океана. А по ночам Рогану приходилось торчать в маленькой каюте без окон, которая по всем статьям походила на колыхающийся из стороны в сторону гроб. Маг никогда прежде не жаловался на бессонницу, но на корабле он был вынужден выпивать вечером гораздо больше вина, чем обычно, чтобы ночью спать, а не лежать до утра с открытыми глазами, изнывая от тревоги и беспокойства. Роган выпил последний глоток своего любимого амбермерского красного, а потом, не раздеваясь, завернулся в одеяло, вжался поплотнее в постель и погрузился в беспокойную, тяжелую дремоту.