Чародей поневоле (сборник)
Шрифт:
В вышине кружила невидимая птица и тревожно кричала.
Из клубов тумана выплыл дракон, высоко и дерзко подняв голову с острым клювом.
Следом за ним из тумана выплыло четыре точно таких же дракона.
По бокам у них висели круглые, ярко раскрашенные щиты.
Между щитами торчали весла. Они согласно вздымались и опускались в волны.
Единственное крыло дракона было крепко-накрепко привязано к перекладине высоченной мачты, что торчала из его спины.
Вокруг мачты сновали приземистые широкоплечие
У дракона был орлиный клюв и высокий ребристый плавник вдоль шеи. Изо лба его торчали два длинных прямых рога.
Волны с ревом накатывали на берег, а дракон вел своих товарищей мимо мыса.
Ребенок закричал во сне, проснулся, стал звать мать, метаться по кроватке, сбросил толстое меховое одеяло.
Но вот рядом с кроваткой возник светильник — всего лишь тряпица, намоченная в плошке с маслом, но от него исходили тепло и надежность. Желтоватый свет озарил усталое, доброе лицо матери.
Она обняла дрожащее дитя, прижала к себе и стала тихонько приговаривать:
— Ну-ну, будет, все хорошо, мой любимый. Мамочка здесь. Она никому не даст тебя в обиду,— Она еще крепче обняла свое дитя и стала гладить по щеке. Наконец ребенок утих.— Ну, Артур, вот и славно. Что тебе приснилось?
— Страшила, мамочка. Он гнался за мной, и… и у него был большущий острый ножик.
Этель поджала губы. Она качала ребенка и смотрела на пламя светильника.
— Страшилы живут за морем, мой милый. Сюда они не могут добраться.
— А Карл говорит…
— Знаю, знаю. Мама Карла пугает его, говорит, что страшилы заберут его, если он будет баловаться. Но это просто глупости, мой милый, какими путают глупеньких маленьких детишек. Ну а ведь ты у меня не глупенький, верно?
Артур помолчал, уткнулся носом в складки материнского платья и пробормотал:
— Я… не глупенький, мамочка.
— Ну конечно, не глупенький,— улыбнулась мать, потрепала мальчика по спине, уложила в кровать и хорошенько укрыла одеялом.— Вот какой у меня храбрый мальчик. Мы ведь с тобой знаем, что страшил не бывает, правда?
— Правда, мамочка,— не очень уверенно отозвался Артур.
— Спи крепко, милый,— сказала мать и тихо прикрыла дверь.
Светильник отбрасывал на стены тени, и они плавно танцевали. Малыш лежал, наблюдая за этим танцем света и теней.
Потом вздохнул и повернулся на бок. Веки его отяжелели и уже готовы были сомкнуться, когда взгляд его случайно упал на окно.
В окно заглядывала огромная бесформенная рожа с маленькими сверкающими глазками, мясистым носом и провалом рта, в котором желтели квадратные зубы. Косматые коричневые волосы выбивались из-под блестящего шлема с крыльями.
Страшилище ухмылялось, глядя на ребенка, его свинячьи глазки масляно сверкали.
— Мама! Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-ма! Страшила!
А чудище осклабилось и тремя ударами обитой сталью дубинки
Ребенок вскрикнул, вскочил с кровати и побежал, прихрамывая, к тяжелой двери спальни.
Чудище забиралось в спальню через пролом в стене.
Дверь распахнулась настежь. Мать в ужасе прижала к себе дитя и стала кричать, призывая мужа. А потом она развернулась и побежала прочь.
Чудовище басовито, противно расхохоталось и бросилось за ней следом.
А в другом доме жуткое чудище схватило ребенка за лодыжки и стукнуло головой о стену. Потом оно размахнулось своей тяжеленной дубинкой, отбило меч отца, вогнало дубинку в его живот, снова размахнулось и изо всех сил ударило по виску. Хрустнула кость, хлынула кровь.
Мать попятилась, крича, а чудище подобрало оброненный ее мужем меч. Оно развернулось к женщине, небрежно отодвинуло ее в сторону взмахом дубинки, а затем одним могучим ударом сокрушило фамильный комод.
В это время в первом доме пролилось масло из светильника, упавшего на пол, и пламя объяло пол и стены.
Горели уже и другие дома.
Женщины и дети, крича, разбегались, а за ними, хохоча, гнались страшилища.
Деревенские мужчины хватали топоры и гарпуны и бросались на защиту жен и детей.
Но страшилища крушили их черепа обитыми сталью дубинками, разрубали грудь огромными, острыми как бритвы секирами и шли вперед, оставляя за собой груды изуродованных тел.
Но вот громом прогремел конский топот, и в деревню влетел отряд конников. Это заметил пламя пожарища местный лорд. Он и привел в деревню конный отряд, который встал на пути у страшилищ.
— Копья к бою! — прокричал лорд.— Вперед!
Но страшилища только расхохотались.
Конники опустили копья, вогнали шпоры в бока лошадей, бросились вперед… и застыли — и кони, и люди не могли тронуться с места.
Каждый из страшилищ переводил взгляд с одного воина на другого, потом — на третьего и снова возвращался взглядом к первому, на краткий миг задерживая его.
Конники, все как один, раскрыли рты, выпучили глаза. Из онемевших пальцев вывалились копья.
Медленно-медленно сделали кони шаг вперед, покачнулись, шагнули снова. Их всадники были неподвижны. Плечи их повисли, руки болтались как тряпки.
А маленькие свинячьи глазки страшилищ сверкали. Ухмылки их стали шире, они довольно закивали.
А кони все так же медленно, спотыкаясь на каждом шагу, двигались вперед.
Страшилища победно возопили, их дубинки взметнулись и упали на головы лошадей. Следом взлетели вверх топоры и ударили, глубоко вгрызаясь в плоть всадников. Те упали, поверженные, из седел, заливаясь кровью. Слетали с плеч головы, хрустели кости под тяжелыми подметками — страшилища, хохоча, протопали по телам убитых всадников и взломали двери деревенского амбара.