Чародей
Шрифт:
Однако он вышел к очередному шуму, кто-то болтал у костра.
Возле огня стояли трое детей.
— Привет! — окликнул Ваня.
— Привет, — неласково буркнула девочка.
Остальные двое — подросток и маленький мальчик — ничего не ответили, увлеченно обжаривая по сардельке каждый на своей веточке.
— А что вы здесь ходите? — спросила девочка.
— Путешествую, — не нашел другого ответа Иван. — Хотите со мной?
— Дядя, не приставай, а то папку позову, — недоверчиво чиркнул по Ване глазами старший мальчик.
— У нас папа — повар, — нежно проговорил малыш.
— Главный повар, — важно поправила его девочка.
— Пойдемте воевать.
— Я готова! — заявила девочка.
— Дети, я — это враг всех властей. А вы меня укроете, когда меня ловить начнут? — Ваня разглядывал костер пытливо, как будто огромный кубик-рубик. — Вы меня спрячете, дети? Я буду воевать. Я дойду до своей цели обязательно. Клянусь вам! Отведите меня к чудотворной… Где у вас икона святая? Отчитайте меня!
— Валька, ты не видишь, он пьяный! — вдруг истошно закричал подросток. — Семья, бежим!
— Бежим! — подхватил крик самый маленький.
Семья вскочила на ноги и сорвалась, и со скрипом, хрустом и воплем пропала за деревьями.
Ваня стоял над костром, шипящим в снегах.
Думал: «Надо мной чары».
3
Новый президент Российской Федерации был миловиден. Похож на шотландца. У него романтично синели два чистопородных глаза. Обнаружь поэты «озерной школы» такие глаза на лице дамы, они могли бы их воспеть У президента был мягкий овал лица. Горделивый, опрятный, чуть выдвинутый подбородок. Светски-насмешливые леденечные губы. Чуткий хрящеватый нос. И вихор цвета шотландского виски.
Ваня ничего не имел в отношении президента, кроме равнодушия. Ваня простыл накануне. Странно, потому что платить было не за что, — Ваня не щелкал зубами, не свистел, не говорил: «Рамэламурамудва», — не совал в нос пальцы. А все же его продирал кашель. Измученный ночной бессонницей, Ваня ехал на кремлевскую встречу (рано утром за ним прибыло спецавто — черный ауди) и кашлял в платок. Когда он вышел, дворник у подъезда, смуглый, как сушеный банан, говорил, показывая молодые белые ознобные зубы:
— Весь двор зачистил. Ночью не спал, это домовой в бок меня толкал. Я решил: чего лежать зря? Взял лопату и ночью снег чистил.
— Молодец, Файзи, что снег чистил, — отвечала ему бабуся, вставшая на крыльце подъезда. — Я вот тоже всю ноченьку глаз не сомкнула. Может, правда, нечистый? Меня как будто кто-то поджаривал, такая бессонница была приставучая. Может, на холодке немножко ободрюсь. Вы телевизор, Файзи, смотрите? Сегодня же наш президент с лучшими людьми встречается.
— Нет телевизора. Я без телевизора. Надо купить телевизор.
— Молоденький он у нас еще, — рассуждала старуха. — Но больно симпатичный. Как призовой бычок на ярмарке. Трудно ему, надо ему всем народом помогать… И вам, таджикам, надо ему помогать.
Ваня садился в глухую блестящую машину, исполнительно мрачнел водила. Дворник улыбался всему свету белыми, как наркотик, зубами. Ваня хлопнул дверцей, и все померкло. И поехали, а кашель карабкался изнутри, царапался, выворачивая горло наизнанку.
Президент приветливо шел по залу. Легко, как пушинка, — так бывает во сне, — отворилась пудовая резная дверь. И возник короткий и пухлый, похожий на большой «во»-палец, человек в синем костюме. Приветливая походка стремительно несла его по дорожке, на ходу он помахивал правой рукой.
Двенадцать избранных дочерей и сынов страны смотрели на это приближение первого лица с напряженным обожанием. Они жаждали встречи и трепетали от предвкушения. В грешных
Писательница, нарядная скользкая книжка, с новенькой закладкой Госпремии и настороженными умными очками, похожими на ее инициалы О и С. Учитель, сухой и миниатюрный, весь, от кудряшек до ногтей, в желтом табачном налете, взгляд нервно и ярко трепещет, как огонек зажигалки. Крупный священник с медными глазами, которые тяжело ходят из стороны в сторону, как язык колокола на веревке у пономаря. Врач, чьи глаза жадно блестят, как скальпель, изготовленный к операции. Компьютерщик: его зеленый взгляд ядовито мерцает оконцами соединения с интернетом. Генерал: глаза крепко раскрыты и не мигают, встали на вытяжку, ресницы торчат в ряд, как строй на плацу. Спортсмен, бегун мирового класса: глаза натужны, замерли на старте, сейчас бросятся стремглав, выскочив из орбит. Инвалид в коляске, сам со стальными глазами-колесами, которые исступленно прокручиваются в непролазном бездорожье: хворые темные круги вокруг глаз, как резиновые шины. Старый заслуженный космонавт: в его глазах невесомость похмелья. Аграрий: замерли в предчувствии жатвы светлые нежные стебли льна, переходя в бесцветные низкие облака бровей. Ткачиха: в ее блудных глазищах — серые жесткие волокна уже убитого льна…
А это Ваня. В глазах у него подавленный кашель дребезжит, как мухи о стекло.
За что ему этот кашель?
Он поджимал губы и всматривался навстречу президенту, скованный опасением, что кашель, как лай правды, вырвется и забрызжет из глотки.
Глава государства остановился среди красной дорожки и улыбнулся нижними зубами, оттянув челюсть. Его обдали десятки вспышек. От фото и видеокамер было жарко. По сценарию он сейчас обратится с недолгим спичем и затем подойдет к двенадцати, ждущим его на белом мраморе пола по краям дорожки. Каждому пожмет руку. Задаст вопрос. Получит ответы в форме кратких речей. Лицо президента было румяно, в глазах над вальяжными мешочками мерцали словно бы лекарственные капли.
— Здравствуйте, — вареным голосом сказал он. Воцарившаяся тишина только подчеркнула неуверенность его голоса. И тотчас он бойко приступил к выступлению: — Наша встреча, наш круг народной воли — своего рода чудо. Верите ли вы в чудеса? Одно из чудес — единство народа. Достигается такое единство через сочетание разных отраслей жизни в общем хозяйстве. — Ваня проследил за легкомысленно-скорбными глазами оратора и инстинктивно оглянулся.
На мраморной стене залы поверх золотых выдолбленных буквиц ярко краснели огромные строки. Выступавший просто считывал речь, спроецированную на славную стену кремлевской залы. Ваня, непочтительно отвернувшись, мигом пробежал всю речь: «В России наступила стабильность. Мы идем поступательно и спокойно. Почти не слышно воя заграничных неприятелей. И уж точно, не слышно визга и свиста доморощенных несогласных. Мы достигли чуда: народ наделил власть абсолютным доверием».