Чарусские лесорубы

Савин Виктор Афанасьевич

— Панька? — окликнула Лиза подружку. — Ты пойдешь к своему Синько?

Та нехотя, лениво повернула голову.

— Пойду. А что?

— О чем хоть вы с ним говорите?

— Ни о чем, так. Мы ведь не первый день гуляем. Что надо было — давно переговорили.

— И довольны друг другом?

— Конечно, довольны. Нам бы еще отдельную комнату, чтобы не прятаться по темным закоулкам, и больше ничего не надо.

— Он все еще на твоей шее сидит?

— Куда его денешь? Помогаю. Он ведь мало зарабатывает.

— Лодырь

он, лентяй! Здоровый, красный, а от работы увиливает.

— Не приспособлен он к тяжелой работе.

— А жрет, я посмотрю, за двоих.

— Он ведь молодой, аппетит хороший. Если не кормить его, так он отощает.

— Дура ты, Панька! Корова!

— Почему «дура»?

— По всему. Потом как-нибудь скажу тебе… А сейчас давай одевайся. Пойдешь со мной в Сотый квартал.

— Куда-а?

— Пойдем к Ермакову. Договор на соревнование оформлять.

— Ты с парнями из своей бригады пойдешь. А мне зачем с тобой?

— Парней не возьмем. Пойдем ты да я.

— Двое? В такую темь? Что ты, Лизка, рехнулась?

— Никакая не темь! Ночь лунная, светлая.

— А мне зачем идти? Я ведь с Ермаковым не соревнуюсь, — отнекивалась Паня.

— Я тебя на буксир взяла. Тоже будешь подписывать договор.

— Меня Гришка будет ждать.

— Ну и пусть ждет! Не велика беда — одно-то свиданье пропустишь.

— Ой, Лизка, как мне неохота!

— Ничего, ничего. Хоть посмотрим, что за Сотый квартал. В клуб к ним зайдем, посмотрим тамошних парней, девчат. Может, вместо Гришки тебе другого парня найдем, получше.

Торокина шумно вздохнула и нехотя стала одеваться.

Вскоре они шли по дороге в Сотый квартал. Была полная луна. От деревьев на снег падали густые синие тени. Лиза шла быстро, Паня еле поспевала за ней.

— Не торопись ты. У меня под ложечкой что-то колет.

Лиза убавила шаг. Потом снова незаметно для себя заспешила.

— Ну, опять побежала как настеганная!

— Ничего ты, Панька, не знаешь, не понимаешь! — Лиза взяла подружку под руку. — Я, кажется, влюбилась, и здорово!

— В кого?

— В Сергея Ермакова. Если правду говорить, иду в Сотый квартал из-за него…

— А он красивый?

— Особенного вроде ничего нет, парень статный, недурной. Посидела с ним, поговорила и будто обомлела вся, владеть собой перестала. Теперь не знаю, что со мной будет. Я совсем теряю голову. Только раз видела человека и ума лишилась.

Впереди послышался скрип снега под ногами.

— Кто-то идет! — сказала Торокина, прижимаясь к подружке.

— Пусть идет. Я сейчас никого-никого не боюсь. Сказали бы мне, что вокруг Сотого квартала бродят страшные звери — и то бы пошла не задумываясь.

— А я боюсь, Лизка!

— Эх, Панька! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Кто смерти боится,

тот никогда счастлив не будет.

Шаги приближались. Из-за деревьев показался высокий человек с железной тростью, которая от соприкосновения со снегом издавала какой-то особый певучий звон. Поравнявшись с девушками и вглядевшись в их лица, человек воскликнул:

— Лиза! Вы в Сотый квартал?

Это был Николай Гущин.

— А ты куда, Коля? — спросила Медникова.

— Да я в Новинку, на танцы. А вы, оказывается, к нам идете? Никак не ожидал. А вы зачем в Сотый квартал?

— Так, посмотреть… Делать вечером нечего, вот и решили прогуляться.

— Рисковые вы! Волки могут обидеть.

— Ну, волки! Мы от кого угодно отгрыземся… Поворачивай-ка, Николай, обратно! Проводишь нас до Сотого квартала. Познакомься с моей подружкой Паней. Можешь за ней поухаживать, только не увлекайся, у нее кавалер есть.

Гущин бойко подхватил девушек под руки.

Всю дорогу он глядел на Лизу, что-то говорил ей, что-то спрашивал, она отвечала невпопад, занятая своими мыслями.

— Вот мы и пришли! — Николай остановился среди широкого снежного поля, возле разрушенного и погребенного в сугробах конного двора. В голосе парня слышалась тоска — уж слишком короток оказался путь! Сейчас Лиза простится с ним. Бежал в Новинку, чтобы увидеть ее там, а она пришла в Сотый квартал и поднавяливает ему свою подружку.

— Это ваш Сотый квартал? — удивилась Лиза, глядя на еле заметные избушки, прикорнувшие возле горы у кромки леса. — А где живет Ермаков?

— Идемте, я вас провожу.

Тропка к дому Ермакова была настолько узкой, что пришлось идти друг за другом, гуськом. Лиза шла вслед за Гущиным, ноги у нее подкашивались, сердце сильно колотилось. Вдруг появилась робость, чего она еще никогда не замечала за собой, и подумала: «Зачем потащилась в Сотый квартал? К незнакомому человеку… Увидела всего один раз — и иду к нему, навязываюсь в гости». Но отступать было поздно. Гущин вошел в сени, открыл в избу дверь.

Сергей сидел над книгой. Увидев у порога Гущина и двух девушек, он растерялся. Быстро захлопнув книгу, он шагнул навстречу и, ни слова не говоря, стал расстегивать пуговицы на Лизиной фуфайке.

— Зачем вы? Не надо! — сказала она, отстраняя его руки.

— Раздевайтесь, раздевайтесь! Сейчас придет мать, она где-то у соседей, поставит самовар, и будем пить чай.

Медникова сбросила фуфайку. Лицо ее пылало, не то от мороза, не то от смущения; большие темные глаза излучали мягкий бархатистый блеск. Ермаков взял у нее фуфайку, повесил на стенку. Гущин помог раздеться Пане. Лиза прошла к столу, села на скамейку, оглядела всю избу и стала просматривать книгу.

Сергей быстро надел шапку и побежал разыскивать мать.