Чары

Норман Хилари

Здесь ей неожиданно захотелось присесть – не потому, что она устала, а просто ей так хотелось, и она села на скамейку в тихом, почти пустом саду рядом с каруселью, на которой не было ни души, и отстегнула поводок Хекси, чтоб собачка могла носиться туда-сюда и наслаждаться свободой, которую она тоже заслужила. Странно, думала Магги, что она чувствует себя так уютно в этом парадном саду, где было больше усыпанных гравием дорожек, чем зеленых лужаек. Но сидя здесь, рядом с одной из маленьких, поросших травой площадок, украшенных чудесными скульптурами, она ощущала какую-то странную интимность, покой. Утро было холодным, и только изредка кое-кто из редко забредавших сюда в это время посетителей шел по центральной аллее, но Магги чувствовала, как внутри нее разливается тепло: словно это место было для нее особенным, хотя она и не знала, почему.

Покидая

Тюильри, Магги остановилась ненадолго при виде огромной пляс де ла Конкорд – площади Согласия, раздумывая, пойти ли туда и ощутить эти невероятные ширь и размах, захватывающие дух, но потом решила увести Хекси подальше от шумного транспорта, на рю де Рояль. Справа от нее был «Максим» – она помнила, как часто Зелеев с восторгом и почтением говорил о «Максиме», а потом, на другой стороне, она заметила ювелирный магазин и «Кристофль», где продавались изделия из золота. Но внимание Магги уже приковало здание в конце улицы, похожее на замок в стиле неоклассицизма. Подойдя ближе, она увидела, что несмотря на его неприветливую коринфскую колоннаду, это была церковь, стоящая посреди приятного вида площади и окруженная с обеих боков прелестным цветочным рынком.

Святой Марии Магдалины, прочла она. La Madeleine.

– Моя церковь, – сказала Магги для Хекси, которая стала выказывать признаки усталости. Она взглянула наверх и увидела уличный указатель. – Place de Madeleine. [37]

– Моя площадь, – сказала она и улыбнулась.

На площади было два продовольственных магазина, в двери которых регулярным потоком входили и выходили из них роскошно, изысканно одетые покупатели. «Фушон» и «Хедьяр»; оба они, подумала Магги, рискнув подойти поближе, выглядели внушительно. Она постояла какое-то время возле окон «Фушона», и каждый раз, когда открывались двери, до нее доносился аромат колбас, свежеиспеченного хлеба, сыра и шоколада, заставлявший ее сглатывать слюну.

37

Площадь Мадлен (фр.).

Хекси стала поскуливать.

– Мы не можем.

Это было очень дорого – ясно, как день, и Магги знала, что при ее обстоятельствах, когда она даже не знает, как долго не сможет найти работу, она должна покупать батон хлеба с ветчиной в дешевом кафе и делиться им с Хекси… Но сегодня был особый день, и к черту все правила!

Было странно, и даже противоестественно, чувствовать больший душевный подъем при виде хорошей еды, больший, чем от знаменитых красот Сакре-Кер или от щедрости Ноя Леви. Но в те три четверти часа, которые Магги бродила внутри двух зданий, составлявших «Фушон», у нее было любопытное ощущение, что с ней происходит какая-то метаморфоза. Она больше не неслась стремительно вперед, почти обезумев от неистовой радости, свободы и страха, что ее могут снова отнять, она внезапно как-то притихла, у нее появилось ощущение какого-то гипнотического роскошного покоя, словно она бродит взад-вперед по райским кущам. Хекси, привязанная снаружи, была временно забыта, когда глаза Магги раскрылись на пол-лица, а рот переполнился слюной. Конечно же, в Цюрихе тоже должны были быть красивые гастрономы, подумала она – но она никогда там не была. У нее даже не было нужды заходить туда, потому что фрау Кеммерли, которую отвозил Максимилиан, закупала всю провизию для Дома Грюндли.

Внутри было просто разлито блаженство. Магги смотрела, как какой-то господин рассыпал на полу немного сушеных пряных трав и отошел в сторону, удовлетворенно наблюдая, как покупатели разнесли их по полу своей обувью, обогатив и без того божественно благоухавший воздух едва уловимым, тонким и изысканным ароматом. Вокруг были восхитительные, внушающие восторженный трепет экзотические фрукты и овощи, Деревянные кадочки с pate de foie gras, [38] аппетитные пышные колбасы, трюфеля, консервированные петушиные гребешки – здесь было просто царство изобилия, земной рай для гурманов. Это был город Зелеева и, может, в один прекрасный день – и ее город тоже.

38

Печеночный паштет (фр.).

Магги купила сосиску, запеченную в бриошь, и нехотя вышла на улицу, к оставленной и начавшей уже паниковать таксе.

– Извини меня, извини,

Хекси.

Она подхватила Хекси опять на руки, и нос собачки, почуявший благоухающий запах из ее сумочки, засопел с голодным недовольством. Но мысли Магги были все еще не о собачке, они все еще были заняты ее продолжавшейся трансформацией. Она вошла в «Фушон» все еще бездомным, все еще смущенным швейцарским подростком, сбежавшим из дома; но пока она блуждала по магазину, и теперь, когда она снова оказалась на площади Мадлен, которую пересекали утренние покупатели, она почувствовала себя захваченной этим городом, затянутой в него. Она изменилась таинственным, чудесным образом. Une Parisienne. [39] И к тому времени, когда она, уставшая, вернулась назад в квартиру на бульваре Осман, нашла вазы для цветов, которые купила по пути домой, привела себя в порядок и заперла Хекси в своей спальне. Прежде, чем отправиться в первый из магазинов haute joaillerie, [40] она уже решила, что поменяет свое имя на новое, больше отвечающее ее новой сущности. Ей никогда не нравилось ее имя; Магдален было слишком старомодным, слишком святым, тогда как Мадлен звучало иначе, в нем было что-то живое, уютное и изящное…

39

Парижанка (фр.).

40

Высокое ювелирное искусство (фр.).

Мадлен Габриэл.

Ей понравилось.

Ей не удалось обнаружить никаких следов Константина Зелеева на Вандомской площади – как ни в одном из наиболее известных ювелирных и торгующих золотом магазинов, так и в quartier des bijoutiers [41] в последующие дни. Никто из художников-ювелиров и золотых дел мастеров не знал русского, и как она могла заключить из ее рысканья в книгах адресов и целенаправленных поисков в районе между вокзалом Сен-Лазар и площадью Батиньоль, где, как ей сказали, жило много русских эмигрантов в старые времена, Зелеев не жил ни в Париже, ни в его пригородах.

41

Квартал магазинов бижутерии (фр.).

Стиснув зубы, чтобы скрыть свое сильное разочарование, она приступила к решению другой своей первоочередной задачи – поискам работы. Они оказались такими же безрезультатными. Шестнадцатилетняя девушка-швейцарка, без необходимых для работы документов и даже без удостоверения личности, без квалификации и опыта и не желающая вдаваться в подробности о своей семье, была малопривлекательным кандидатом на рабочее место. Конечно, Мадлен могла бы мыть посуду в ресторанах и барах, прислуживать официанткой за столиком, дожидаясь чаевых, или стать фотомоделью для какого-нибудь капризного сомнительного фотографа, но она знала, что Ной скорей отвезет ее назад в Цюрих – даже если она будет брыкаться и кричать, – чем позволит ей заняться такой неподобающей ей работой.

Ее две недели были почти на исходе. В последний день февраля, в половине четвертого пополудни, сидя за кофе со сливками в кафе «Флора» и просматривая газеты и журнальчики, Мадлен подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как черноволосая девушка за соседним столиком вдруг упала со стула в обморок.

– Все в порядке. Все хорошо, – успокаивала ее Мадлен, когда девушка пришла в себя и дала Мадлен себя поднять. – С вами все хорошо.

Мадлен позвала официанта.

– Un cognac s'il vous plait, Monsieur. [42]

42

Пожалуйста, один коньяк, мсье (фр.).

– Извините меня, – слабо проговорила девушка и закрыла глаза.

– Пустяки, – ответила Мадлен.

Принесли коньяк, и она бережно поднесла рюмку ко рту девушки – так, что лишь чуть-чуть влилось через ее губы.

– Не принимайте это близко к сердцу, я никуда не спешу.

– Третий раз, – сказала девушка и заплакала.

– Не надо, – сказала Мадлен, расстроившись. – Может, вам просто нужен свежий воздух – давайте, я помогу вам выйти на улицу?

Девушка покачала головой.

– Не сейчас.