Час абсента
Шрифт:
— Стоп! Стоп! — закричала Марина. — Я с ума сойду от ваших шуточек! Инночка, откуда у тебя такое бессердечие?
— Учителя хорошие были, а я быстро учусь. — Пономаренко с интересом наблюдала за реакцией окружающих.
Вера Степановна снова рухнула в кресло, Марина схватилась за голову, а остальные и так уже давно не шевелились.
— Вы серьезно, Инна Владимировна? — спросил Роман — единственный, кто сохранил дар речи.
— Серьезнее не бывает. Заключение медэкспертизы гласит, что Алекс… покончил жизнь самоубийством.
— Ну
Народ суетился со стаканами и закусками, неведомо откуда возникшими в кабинете, а Роман подкрался к Пономаренко и зашептал ей на ухо:
— Первый раз вижу, как вы блефуете, что это на вас накатило?
— А на тебя? Ты на моих глазах опустился до примитивного шантажа. Ведь это Верунчик наняла тебя на сыскную работенку, а ты устроил тут цирк, вымогатель!
— Мне жить на что-то надо? — стал оправдываться Роман. — Это мое выходное пособие, заслужил. Но какова мадам? Как быстро сориентировалась и выбрала правильную тактику поведения.
— Что там было выбирать? У тебя на лбу высвечивался доллар.
— Я никогда и не скрывал своей любви к зелененьким бумажкам. А вот вы удивили! Я так до конца и не понял, как же он помер? Что за комедию вы тут разыгрываете? Мне-то можете шепнуть? Я же свой? — Роман смотрел на Инну преданными глазами. — Я никому ни гугу.
Видя, что Пономаренко и не думает ничего говорить, он умоляюще сложил руки. Ангелок, да и только.
— Страдания обогащают душу, — изрекла неумолимая Пономаренко.
— Я же шкурой чувствую, что Коротич вам еще кой-чего подкинул.
— Инна Владимировна, о чем вы там секретничаете? — Вера Степановна пришла в себя, опять превратилась в начальника и вернула способность к легкому, но отнюдь не фамильярному общению. — Гоните его от себя, а то он и вас ограбит. Хватка у мальчика хорошая, современная. Присоединяйтесь к нам. Выпьем!
Все уже стояли с бокалами.
— За что пьем? — спросила невинно Инна.
— Признайтесь, Пономаренко, ведь вы меня подозревали в убийстве, а? — Верунчик подмигнула Инне и вручила ей бокал с абсентом. — Ведь первое правило в поисках убийцы — ищи, кому это выгодно. Так? Мне выгоднее всех. Я получила в наследство фирму. По вашим глазам читала приговор себе. Доказывай потом, что ты не верблюд. Так вот, мой тост. Чтобы мы никогда не подозревали человека в преступлении только на том основании, что ему это на руку. Он может оказаться невиновным. Выпьем за справедливость.
Выпили по первой, потом по второй. Инна помнила, что встретилась с Любунчиком после третьей или четвертой. Точнее сказать не могла. В голове осел плотный туман, хотелось ясности и прохлады. Инна пошла искать холодную воду и наткнулась на Любу, которая стояла
— Люба, ты чего плачешь? — нашла в себе силы спросить Инна. Она чувствовала, что и ей хочется пристроиться рядом и тоже поплакать всласть. Устроить эдакую местную стену плача. И не важно, есть причина для рыданий или нет.
Люба молчала, а Пономаренко не настаивала на ответе. Инна закрыла глаза, стукнулась лбом в зеркало, да так и застыла, наслаждаясь свежестью. Зеркало оказалось прохладным, то, что надо. Потом пришли слезы. Легкие, безумные, беспричинные. Сколько они простояли бок о бок, неизвестно. Но вдруг Любу пробило на ответ.
— Я дура набитая, — сказала она расслабленно.
Инне до смерти не хотелось реагировать на откровения. Хотелось стоять и лить слезы.
— Мне себя жалко, — добавила Любунчик.
Инна понимала, что от нее ждут сочувствия, но смогла выдавить из себя только невразумительное «угу». Она даже глаза не открыла. Только отодвинулась слегка в сторону и успокоилась, когда нашла ненагретое место. Благо зеркало было во всю стену.
— А ты почему плачешь? — Любушка ревниво закипала. В ее вопросе явно сквозило раздражение: «Пришла тут на мое место, обезьянничает, а ко мне никакого внимания. Только я имею право плакать, а ты уходи вон, если не хочешь слушать и утешать».
Инна поерзала лбом в поисках прохлады и ничего не ответила.
— Как ты смеешь плакать, когда я плачу? — не на шутку разозлилась Люба и стала трясти Инну за плечо. — Почему ты плачешь? Почему? Почему?! — Ее толчки становились все более чувствительными. Еще немного — и Любунчик впадет в бешенство и с пеной у рта добьет расслабленную Пономаренко. Пора было переходить к защите.
Инна встряхнулась и открыла глаза.
— А ты чего плачешь? — спросила она и постаралась сфокусировать взгляд на собеседнице.
Та мгновенно успокоилась. Ей только и надо было — привлечь к себе внимание. Услышав важный для себя вопрос, она тут же стала на него отвечать. Размазывая тушь, плаксиво и жалобно выплевывала саднящие душу обиды:
— Я дура, дура набитая. Мне себя так жалко. Я не знаю, что мне делать…
Инна постаралась не закрывать глаза. Она неимоверным усилием воли заставляла себя смотреть на растерзанную страданиями Любу, но вникнуть в слова ей никак не удавалось. Слава богу, Любунчику было достаточно внешних проявлений внимания.
— Я сама себе вырыла огромную яму и сама туда прыгнула. Это ты понимаешь?! Я нищая! Я потеряла все бабки. Понимаешь?!
— Понимаю, — на всякий случай поддакнула Инна.
— Ни хрена ты не понимаешь, крыса беременная! — вдруг выкрикнула Люба. Услышать такое от тихой интеллигентной Любочки — все равно что из обыкновенной новогодней хлопушки получить в морду пушечным ядром. Инна поняла, что под действием абсента даже невинные души мутируют и впадают в буйство. Пора сваливать.