Час до конца сентября
Шрифт:
– А что, не он счастливый папаша? Еще с кем-то развлекаешься? Или избавишься по-тихому от …плода?
– намеренно озвучил худший вариант, причиняя боль, прежде всего, себе, вымещая обиду.
– Лучше выбери достойного отца из своих любовников, и обрадуй. Не переживай, в мире больше половины мужиков воспитывают не своих детей.
– Ты вообще о чем? Какой на хер токсикоз? Какой плод? Какие чужие дети?
– Тебе еще не понятно, что происходит?
– горько, с болью в голосе, не удержался, съязвил.
– Это залет, рыжая, на презервативах экономить - памперсы покупать.
– Не нужно свои
– как всегда предельно честно ответила страдалица.
Пусть знает, ей уже стесняться за последний час нечего, хорошо еще, до диареи не дошло, но юбку обмочила в особо сильных спазмах, а он ее на руках нес, касался сырой ткани.
– Обедала с отчимом в ресторане, договорилась на счет его услуг, как адвоката для Леонида Матвеевича, если случится суд. Заказала теплый салат с лисичками, карпаччо и утиную грудку, и что из них было испорчено, разбираться не буду, просто не пойду туда больше.
– Ты просто траванулась? О, Боги… - теперь и у него затряслись руки, но от радости.
– Регидрон и полифепан у меня есть, сейчас принесу. Энтеросгель должен быть. Я сейчас, Ириш! Может, в больницу?
– А смысл? Я легко отделалась, полежу и пройдет.
Сбегал домой, потом распотрошил аптечку в машине, хорошо еще, знал, где что найти на ее кухне, развел порошок в стакане. В голове бились птицей ее слова: «Пятый месяц было бы видно!» Это почти полгода, как не было у нее секса? Еще до того, как приехала в поселок? Как же так, а Кащей? Ведь видел сам!
Постучал в двери ванной комнаты, услышав шум воды. Наплевав на приличия, зашел. Ногой придвинул небольшую табуретку, сел возле ванны, наполненной душистой пеной, подождал, пока она выпьет лекарство.
– Решад, не наглей!
– сдула с ладони ему на нос облачко пенки. Спустилась ниже под воду, видя, что сосед не собирается прислушиваться к ее возмущенным воплям, наоборот, сложил руки на край ванны, на них опустил голову, уперся подбородком.
– Я был самым счастливым человеком в мире тем утром, когда проснулся здесь, в твоем доме, - тихо сказал он, и больной зверь внутри заворчал, переступая израненными лапами, сверкнул в темноте глазами.
– И отправился охмурять ту девицу. Странные у тебя понятия счастья.
– Следующим утром увидел на твоей террасе Кащея. В полотенце на голую задницу. Что я мог думать?
– А меня? Рядом с Костей, видел ли ты меня? Мою машину под навесом?
– Нет, - потрясенно ответил он на оба вопроса, больше себе, понимая, что натворил, бездумно проглотив приманку соперника. Неужели этот лис хитрый один ночевал? Тогда? Ой, дурак…
– Я уехала днем, Костя вечером появился, позвонил, попросила его переночевать, потому что забыла закрыть двери. И доставку мебели перепутала по времени, думала, во вторник, и я успею, оказалось, в понедельник утром. Он просто помог, - на объяснение ситуации ушли последние силы, нижняя губа дернулась от несправедливой обиды.
– Уходи, Решад. Мне нужно одеться, потом полежать немного. Благодарю тебя за помощь, мне лучше, но сейчас, пожалуйста, уходи.
– Один вопрос. Ты
– Другой вопрос: с кем ты?
– Чем он лучше меня…
– Может, тем, что доверяет, а не бежит утешать свое эго в чужие простыни, не разобравшись, не поговорив. И предлагает то, что я хочу.
– Прости меня… Прости, пожалуйста…
– Пустое, сосед. Теоретически, ты мне не изменил, требовать от тебя верности смешно после пары поцелуев, а, значит, ты волен делать все, что угодно, и с кем угодно. Но ты обвинил меня в измене, не имея на это никакого права. Ошибка в обвинительное заключение закралась еще на стадии сбора улик, Решад - у тебя нет никаких прав на меня. У меня тоже, поэтому я не в обиде на тебя, и просить прощения тебе не за что. Сами себе веселые клоуны, каждый сам себе жизнь испортит. Только не делай так же больно той девушке, не наказывай ни за что молчанием… - и отвернула голову, давая понять, что разговор закончен.
Зверь внутри собрался с силами, попытался прыгнуть, но рухнул камнем на излете, истекая кровью…
У входа на террасу заметил ее домашние туфельки с пушистыми помпонами, подцепил двумя пальцами, понес обратно, чтоб не босыми ногами добралась она до кровати. «Таскай за ней тапочки, на большее не рассчитывай!» - вспомнил слова соперника, и горько усмехнулся. Да он готов, и счастлив будет, если она позволит. Но, не простит же дурака. Сам, своими руками оборвал все нити, что потихоньку стали связывать их в единое целое… Реально, клоун.
Уже подходя к двери ванной комнаты, услышал глухой стук упавшего тела, рванул дверь:
– Да что ж ты, мать твою!
Девушка лежала на полу без сознания, видимо, когда выкарабкивалась из ванной, не рассчитала силы. Схватил халат, приготовленный заботливой рукой, поднял бесчувственное тело, кое-как замотал в пушистую ткань, отнес на кровать, укрыл одеялом, подождал, пока пришла в себя, проверил, не случилось ли последствий падения. Бегом слетал до магазина, купил ванильных сухариков, крекеров без соли, сухофруктов.
Пока Ира дремала полчаса, сделал отвар, свежий чай, и, когда она, слабенькая, босиком вышла на кухню, удивленно принюхиваясь к запахам, проконтролировал прием лекарств, накормил нежным омлетом.
И молча тапочки к ногам принес…
– Сейчас возьму Леху с собой, пригоню твою коробчонку. Зайду только ключи отдать, - ровным безжизненным голосом произнес, уходя, вспомнив незавершенное дело.
– Отдай Лешке, он собирался вечером зайти. Спасибо, - Ира спрятала глаза, сосредоточенно гоняя вилкой по тарелке последний кусочек омлета, лишь бы не встретиться с соседом взглядом.
Оба натворили, наговорили друг другу, безжалостно выломав крылья и свернув головенку крохотной искорке-птичке надежде, согревшей сердца.
Не так начинается «долго и счастливо»…
С террасы шагнул в сторону своего дома прямо, к забору между участками, но вспомнил, что заколотил проход, и теперь придется обходить через улицу. Закрывая за собой калитку чужого сада, погруженный в невеселые мысли, чуть не сшиб с ног женщину, идущую от его дома:
– Решад, под ноги не смотришь, привет, - смущенно, будто поймали за неприличным делом, отступила Катерина.