Час гончей
Шрифт:
В последнее время я все чаще задумываюсь, как удобно бы было, если бы ничтожества, которые портят жизнь и настроение другим, доживали до возраста полного ничтожества и умирали от полной непереносимости самих себя. Но, увы, природа не предусмотрела такой механизм самоочистки — вот и приходится стараться за нее.
— Так что думай, как говоришь и с кем! — сиятельство продолжало гневно разоряться. — Не тебе тут нос воротить!..
Возможно, его горничные или садовники на этом моменте бы прониклись и начали смиренно
Мысленный приказ — легкое шевеление в моей тени. Брови Рогозина взлетели вверх, когда оттуда черными обрывками выскочил раздробленный веном. Орущий же посетитель ничего не заметил — вплоть до того момента, как чернота ударила его по рукам и ногам, стремительно проникая в тело. Сейчас обрывки действовали слаженно, бодро и очень быстро, получив для усиления достаточно моей Темноты. Дернувшись, как на нитках, граф вскочил с кресла и глубоко поклонился.
— Самое время извиниться, — заметил я.
— Да что!.. — взвился он. — Да как ты смеешь, щенок!..
Аж покраснев весь от усилий, гость попытался распрямиться — однако в итоге уронил свои сиятельные колени на мой сверкающий паркет. Но вместо того чтобы сделать хоть какие-то выводы, продолжил нас костерить. Правда, с каждым гневным выкриком ему приходилось пыхтеть все больше — потому что поясница все сильнее прогибалась в почтительном поклоне. А под конец руки и вовсе шлепнулись ладонями вниз на пол, и граф застыл в самой что ни на есть смиренной позе раба с плантации.
— Оцени глубину прогиба, — повернулся я к Рогозину.
— Да, ему бы йогу вести, — со смешком согласился тот.
— Да я тебя, недоноска, — не унимаясь, рычал посетитель, — в порошо… Ай!..
Следом и лоб треснулся о пол. Дальше падать уже было просто некуда.
— А теперь, — я достал смартфон, — сделаем сторис о том, как Его Сиятельство кланяется мессиру Павловскому и извиняется за свое дурное поведение.
— Да я делаю это против своей воли! — выкрикнуло с пола сиятельство.
— Ммм, — понимающе кивнул я, — а хочешь по своей? Я и это могу организовать.
Для глубины понимания его лоб сам приподнялся и еще раз треснулся о пол. Болезненное «ай!», еще один удар лба о паркет, еще одно «ай!», а затем пара мгновений мучительных размышлений в полной тишине — держу пари, к таким размышлениям этот орущий организм не привык.
— Извините, мессир, — после процедил с пола мой аристократичный гость, — я несколько забылся. Только, пожалуйста, не делайте запись…
Рогозин рядом фыркнул в кулак. То есть после всего сиятельство думает, что самое страшное, что я могу — это выложить сторис? Мозги у него, по ходу, такие же чугунные, как и лоб.
— В следующий раз не забывайся, —
Мысленный приказ — и веном черным роем покинул стоявшее на коленях тело.
«Хозяин!» «Могу?» «Убить!» — прогудели по кабинету разрозненные потусторонние голоса, от которых сиятельство на полу чуть не скончалось само без посторонней помощи.
— В следующий раз, — ответил я.
Обрывки венома дружно вернулись в мою тень, однако граф еще с минуту неподвижно стоял на коленях, возвращая контроль над телом. Потом медленно поднялся на ноги, пошатываясь, будто потерявшись в пространстве. С пальцев Рогозина сорвалось темное облачко и удивительно пластично сложилось в стрелку, напоминая этому бедолаге, где выход. В полной тишине посетитель вылетел прочь, словно опасаясь, что следующий раз наступит прямо сейчас.
— Вот такой сложный клиент… — сказал Филипп. — Был.
— Это нам не клиент, — отозвался я, — клиенты еще придут. И чтобы они пришли поскорее, собери список всех клиентов Клики и разошли им наше коммерческое предложение. И непрозрачно намекни, что лучшим следует выбирать лучших, а не всяких Кликунов…
Чтобы у них остались только вот такие клиенты, а все остальные пусть идут к нам. Спасибо Клике — о нас они уже знают.
— И сделай попафоснее, на бумаге с золотым гербом, как они любят. А если будут приходить еще такие же господа, — я кивнул на чисто протертый коленями паркет, — можешь их смело отсюда вышвыривать.
— Я не могу вышвыривать дворян, — заметил мой управляющий.
— А ты говори, что делаешь это по приказу своего мессира. Так что со всеми жалобами и вопросами пусть обращаются ко мне.
Возможно, где-то кто-то и терпит хамское отношение — но не здесь и не я.
Еще некоторое время я провел в агентстве, обсуждая дела, а когда закончил и вышел, в кармане задергался смартфон.
— Я сейчас на съемках для одного журнала, — сообщила позвонившая мне Ника, заметно недовольная, словно только что с кем-то ругалась. — Так вот, они говорят снять твою брошь. А по договору я могу сниматься в любых украшениях…
— И что, все украшения просят снять?
— Нет, только это. Ты бы не мог подъехать и объяснить, что я ее не снимаю? Меня не очень хотят тут слушать.
— Диктуй адрес, — сказал я.
Просто поражаюсь, сколько же в столице экстремалов. На этих-то что потестить?
Однако эти экстремалы оказались не настолько экстремальными, и как только я зашел в дверь студии, где проходили съемки, внутри тут же повисла тишина. Глаза всего персонала ошеломленно вытаращились на меня — они, видимо, даже и не думали, что к броши прилагался еще и целый мессир.