Час испытаний
Шрифт:
Немного успокоившись, Галка откинулась на подушку и закрыла глаза. Так она пролежала несколько минут и, вдруг вспомнив, что сегодня может прийти Гордеев, вскочила с кровати. Босиком вышла в столовую, подкралась к двери бабушкиной комнаты и прислушалась. Тихо. Бабушка, наверно, уже спит. Галка выскользнула в прихожую и, стараясь не звенеть ключами, открыла парадную дверь. Потом бегом возвратилась к себе и, не снимая халата, зарылась в постель. Только сейчас она почувствовала, как устала за день, как ломит спину, как стучит кровь в висках.
Она уже начала дремать, когда тихий скрип заставил ее встрепенуться.
— Не надо. Потуши, — услышала она знакомый хриплый голос.
Луч карманного фонаря скользнул по комнате и замер на коврике у кровати.
Гордеев взял стул, придвинул его к Галкиной кровати и сел.
— Какие новости, синьорина?
— Георгиос убит при задержании. Его выследили, когда он подавал какие-то сигналы в сторону моря.
— В кофейне что-нибудь нашли?
— Рацию и сигнальные фонари.
— И все?
— Как будто — все.
— Н-да… — Гордеев достал трубку и, не зажигая ее, сунул в рот. — А что известно о румынских офицерах?
— Двое погибли, один бежал… Дядя Леня, кто они, эти трое?
— Они шли на подмогу Георгиосу. Оттуда — из-за линии фронта.
— А почему вы не предупредили их?
— «Почему», «почему», — проворчал Гордеев. — Я сам узнал об этом только позавчера. Ты лучше скажи, что говорят о том, которому удалось скрыться.
— За его поимку обещана большая награда. Но даже в тайной полиции сомневаются в успехе. Этот «румын», безусловно, перестал быть румыном и, очевидно, уже стал на якорь в надежном месте.
— Боюсь, что в городе для него не приготовлены надежные стоянки.
— Вы что-нибудь знаете о нем? — встрепенулась Галка.
— Даже те, кто его послал, не имеют о нем никаких сведений. Ну, хватит об этом. Теперь расскажи, куда ты ездила с начальником морского отдела гестапо.
— Откуда вы знаете?
— Весь базар уже знает об этом.
— Дядя Леня, они убили Зинаиду Григорьевну.
— Что?! — Гордеев вскочил, но в темноте натолкнулся на тумбочку, чертыхнулся, снова сел, достал спички и, не спросив разрешения, закурил трубку.
Пока Галка рассказывала о встрече с Хюбе, о гестапо, о плюгавом палаче с оттопыренными ушами, Гордеев молчал. Только в темноте сердито мигал огонек его трубки. Но когда девушка подошла к очной ставке, он перебил ее:
— Теперь подробнее. Вспомни все, что говорила Адамова.
Галке не нужно было напрягать память. Наверно, и через десять лет она бы смогла повторить все, что сказала Зинаида Григорьевна, слово в слово.
— Ты не ошиблась? — снова перебил ее Леонид Борисович, — Она так и сказала: «старый крановщик»?
— Да. Как только она это сказала, Норте ударил ее по лицу.
— Старый крановщик, — пробормотал Гордеев. — Старый крановщик Федор Плющев. Теперь понятно, почему связные не возвращались из порта.
Галка вздрогнула — она вспомнила парня-связного, его веселую улыбку, его гордую смерть…
Гордеев потушил трубку, спрятал ее в карман, поднялся, скрипнув стулом.
— Надо немедленно восстановить связь с портом и предупредить товарищей о предателе. Сделаешь это ты.
Часть третья. МЕСТО В СТРО
До войны Галка мечтала о том дне, когда она впервые через
Конечно, это могло выглядеть и по-другому. Скажем, никто не стал бы ее поздравлять и улыбаться ей, и вообще на первых порах пришлось бы петь в хоре… Она была готова и к этому. Но никогда Галка не думала, что ее первый день в театре будет таким мучительным. И хотя она убеждала себя, что так нужно, что у нее, собственно, нет другого выхода, — на душе было отвратительно. Работа в итальянской комендатуре тоже не из приятных. Но там по крайней мере ее не оскорбляли. А тут первый же полупьяный офицер из тех, что на правах меломанов шатались за кулисами во время репетиций, смерил ее оценивающим взглядом и двусмысленно хмыкнул. К этому надо было привыкнуть. Шеф театра — бургомистр Логунов разглагольствовал о высоком искусстве, дух которого, по его мнению, принесли с собой представители «новой цивилизации». Это бесило Галку. Может быть, некоторые офицеры понимали и любили музыку, но большинство приходило в театр, чтобы посмотреть на полуголых балерин или напиться в антракте у буфетной стойки. Стараясь угодить вкусам «широкой публики», Логунов превратил фойе в пивной бар, а девушек из кордебалета заставил рядиться в чересчур откровенные наряды, даже когда это было совсем не к месту. После каждого спектакля «меценаты» из главной комендатуры прямо на сцене устраивали кутежи. Наутро уборщики с трудом приводили в порядок загаженное фоне и заплеванную сцену…
Таким ее встретил «Новый театр».
На сцене под аккомпанемент рояля кто-то пел «Элегию» Масснэ. Галка прислушалась. Красивый сильный баритон. Певец пел свободно, легко и… бесстрастно. Казалось, он любовался модуляциями своего голоса, позабыв о содержании произведения.
— Великолепно! Не правда ли? — обратилась к Галке появившаяся откуда-то Пустовойтова.
Девушка отлично помнила их последнюю встречу в кабинете бургомистра и решила быть осторожной. Пустовойтова взяла Галку об руку и предложила:
— Идем, к тебя познакомлю.
— С кем?
— С Кулагиным, конечно. Это он поет. Неужели ты еще не слышала о нем?! Кулагин — талантище. Великолепный драматический тенор. Поет и баритональные партии. Интересный мужчина. Можно влюбиться. Говорит, что холост. Логунов подобрал его, можно сказать, на улице…
Болтая без умолку, Пустовойтова чуть ли не силой вытащила Галку на сцену. У рояля стоял молодой человек лет двадцати семи—тридцати. Модный черный костюм, лакированные туфли, галстук «бабочка» и выступающие из рукавов накрахмаленные манжеты делали его похожим на манекен с витрины большого универсального магазина. Подчеркнуто вежливая улыбка, с которой он слушал сухопарого старика в морской форме, только усиливала это сходство.