Час волка
Шрифт:
– Стравинский, да?
– спросил Хьюмс-Тельбот.
– Да. "Весна священная". Это мое любимое произведение. Это место, майор Шеклтон, где старики селения стоят в кругу и смотрят, как юная девушка танцует в смертельном экстазе языческого ритуального жертвоприношения, - Майкл на несколько секунд закрыл глаза, представляя себе темно-красные и ярко-оранжевые цвета прыгающих сумасшедших нот. Он открыл глаза и посмотрел на майора.
– Жертвенность в те времена, кажется, была самой значительной темой.
– Не знаю, - от взгляда Галатина Шеклтону было не по себе, он был
– Я поклонник Бенни Гудмана.
– О, да, я его знаю, - Майкл еще некоторое время слушал гремящую, резкую музыку, в которой отзывалась картина мира в состоянии войны, борьбы со своим собственным варварством, и варварство явно побеждало. Потом он встал, поднял без скрежета звукосниматель с диска 78 оборотов в минуту и оставил "Виктролу" останавливаться.
– Я принимаю поручение, джентльмены, - сказал он.
– Я найду то, что вы хотите.
– Найдете? Я имею в виду...
– Хьюмс-Тельбот путался в словах.
– Мне показалось, вы приняли наше предложение.
– Да, принял. И несколько изменил его.
– Ах, понимаю, - но в действительности он не понимал, однако не собирался больше выспрашивать мотивы.
– Ну, приятно слышать, сэр. Очень хорошо. Мы, конечно, дадим вам неделю для тренировки. Дадим вам сделать несколько тренировочных прыжков с парашютом и поработаем немного с языком, хотя сомневаюсь, что вы в этом нуждаетесь. А также, как только вернемся в Лондон предоставим вам всю необходимую информацию.
– Да, сделайте так, пожалуйста, - от мысли о полете через пролив во Францию кожа на затылке стянулась, но это предстояло проделать в свое время. Он сделал глубокий вдох, теперь довольный, что его решение стало окончательным.
– Надеюсь, вы меня извините, я собирался на утреннюю пробежку.
– Я знал, что вы бегун, - сказал Шеклтон.
– Я тоже. На какое расстояние вы бегаете?
– Пять миль, около того.
– Раньше я бегал по семь миль. С полной полевой выкладкой. Послушайте, если у вас есть запасной теплый костюм и свитер, я побегу с вами. Мне бы не помешало опять разогнать кровь, - особенно после попыток выспаться на этой доске, подумал он.
– Я не пользуюсь теплым костюмом, - сказал ему Майкл и сбросил халат. Он остался без одежды. Он положил халат на спинку кресла.
– Уже почти весна. И благодарю вас, майор, но я всегда бегаю один.
Он прошел мимо Шеклтона и Хьюмс-Тельбота, которые от удивления не могли ни говорить, ни двигаться, и вышел из дверей в холодный свет утра с падавшим мокрым снегом.
Шеклтон задержал дверь, не дав ей закрыться. Он, не веря глазам своим, смотрел, как обнаженный человек начал бег по дороге длинными целеустремленными скачками, потом свернул через поле к лесу.
– Эй!
– крикнул он.
– А как же насчет волков?
Майкл Галатин не оглянулся и в следующий момент скрылся за деревьями.
– Странный парень, вам не кажется?
– спросил Хьюмс-Тельбот, глядя через плечо майора.
– Странный или нет, - сказал Шеклтон, - я верю, что майор Галатин может
Снег летел ему в лицо, и он вздрогнул, несмотря на свою теплую форму, и захлопнул дверь, чтобы не дуло.
6
– Мартин? Иди-ка сюда и посмотри на это.
Человек, чье имя было названо, немедленно встал из-за стола и прошел во внутренний кабинет, стуча каблуками по бетонному полу. Он был массивен и широкоплеч, в дорогом коричневом костюме, безукоризненно белой рубашке, с черным галстуком. У него было округлое, мясистое лицо всеми любимого дядюшки, человека, который обычно рассказывает сказки на ночь.
Стены кабинета были увешаны картами, разрисованными красными стрелками и кружочками. Некоторые стрелки были соскоблены, нарисованы вновь и нарисованы по-другому, а многие из кружочков были перечеркнуты гневными штрихами. На большом столе лежали еще карты вместе со стопками бумаг, положенных на подпись. Рядом стоял маленький железный открытый ящик, а в нем удобно располагались ванночки с акварелями и кисти конского волоса разных размеров. Человек подтянул стул с жесткой спинкой к мольберту, стоявшему в углу комнаты без окон, а на мольберте в процессе работы была картина: акварельное изображение белого сельского домика, за которым поднимались розовевшие зазубренные горные вершины. На полу у ног художника были другие картины домиков и сельских пейзажей, все они были брошены незаконченными.
– Здесь вот. Вот тут. Видишь его?
– на художнике были очки, и он постучал кистью по намазанной тени у края сельского домика.
– Я вижу... тень, - ответил Мартин.
– В тени. Вот там!
– он снова постучал, пожестче.
– Вглядись поближе.
Он схватил рисунок, испачкавшись в краске, и сунул его в лицо Мартина.
Мартин судорожно глотнул. Он видел тень, и больше ничего. Но, похоже, от его видения зависело многое, и нужно было относиться к этому осторожно.
– Да, - ответил он, - мне кажется... я действительно вижу.
– А-а, - сказал, улыбаясь другой.
– А-а, так вот он где!
– Он говорил по-немецки с густым, можно даже сказать, неуклюжим австрийским акцентом.
– Волк! Вот здесь, в тени!
– Он показал деревянным концом кисти в темный округлый мазок, в котором Мартин не мог различить ничего.
– Волк в засаде. И смотри сюда!
– Он вынул другой рисунок, плохого исполнения, извилистого темного речного потока.
– Видишь его? За скалой?
– Да, мой фюрер, - сказал Мартин Борман, уставившись на скалу и одну-две ломаных черточки.
– А тут, вот здесь!
– Гитлер показал третий рисунок, изображавший лужайку с белыми эдельвейсами. Он показал своим выпачканным красками пальцем на два темных пятна посреди освещенных солнцем цветов.
– Глаза волка! Видишь, он подкрадывается ближе! Знаешь, что это означает, верно?
Мартин замялся, потом медленно покачал головой.
– Волк - это мой счастливый символ!
– сказал Гитлер, не скрывая возбуждения.
– Об этом же известно всем! И вот - в моих рисунках появляется волк по своей воле. Нужно ли более ясное предзнаменование, чем это?