Чаша бессмертия

Уолмер Дэниел

Конан молча повиновался. Когда с внушительной порцией овощей было покончено, он спросил у хозяина дома:

— Ты собираешься идти к Бавроду вместе со мной?

— А как же иначе? — удивился тот.

— Мне кажется, это не совсем разумно.

— Может быть, это вовсе безумно, — отозвался Шумри. — Но это мои дети. К тому же у меня не будет возможности помочь тебе, если я останусь на острове.

— Неужели ты думаешь, что мы останемся здесь и затаимся, как мыши в норе?.. — вступила в разговор Илоис.

Конан бросил на нее короткий взгляд, но ничего не ответил. Он насупился и опустил глаза, принимая решение. Отправиться

к наемникам вместе с друзьями имело бы смысл, если б они хоть как-то могли ему помочь! Но шансов на это нет. Ни единого. Напротив, все это может осложнить и без того безнадежную и глухую ситуацию, в которой он увяз, словно чугунное ядро в болоте… У него было достаточно времени изучить хитроумный нрав юного барона Кайсса. Судя по всему, его преданный пес Баврод из той же породы. Увидев его вместе с Шумри, он сразу поймет, что тот помогал ему прятаться. Он может схватить и его, и Илоис как пособников чернокнижника, размахивая указом короля. С этого негодяя станется!.. Шумри необходимо убедить остаться на острове. Но вот как?.. Старый его приятель был скорее покладистым, чем упрямым, но вряд ли он сохранит уступчивость и здравый смысл, когда дело касается ребятишек, находящихся сейчас в лапах дюжины наемников с отравленными лезвиями…

— Ты, кажется, сказал, что Баврод дал три дня на размышления и можно не торопиться?. — спросил он, наконец, прервав затянувшееся молчание,

Шумри кивнул.

— Тогда я хотел бы побыть немного в одиночестве, если ты не возражаешь! Нужно обмозговать кое-что, а голова моя лучше всего работает, когда я совсем один. Пойду, прогуляюсь немного. Я скоро вернусь, и мы отправимся!

* * *

— Как ты думаешь, что он имел в виду, говоря слово «скоро»? — спросил у жены Шумри, когда прогулка друга стала ему казаться чрезмерно затянувшейся.

— Мне кажется, в данном случае слово «скоро» означало «никогда»… — откликнулась, не глядя на него, Илоис.

Она сжалась на циновке, обхватив руками плечи, так, словно в хижине было очень холодно.

— О, Кром! Я должен был бы сразу догадаться. Этот киммерийский бродяга обвел меня вокруг пальца, словно маленького ребенка…

Им нетрудно было убедиться в правильности своего предположения, стоило лишь добраться до берега. Вместо деревянной лодки, на которой накануне приплыл сюда Конан, на песке был лишь свежий след от ее днища.

Глава четвертая

Баврод, приготовившийся было к долгой и изнурительной охоте на варвара, славящегося своей фантастической силой, сообразительностью и везением, был безмерно удивлен тем, с какой легкостью добыча упала к нему в руки. Конан пришел сам, демонстративно швырнув наемнику под ноги свой меч и потребовав, чтобы тот немедленно отпустил детей.

Кушит, видевший киммерийца впервые, долго с удовольствием рассматривал свою добычу, переводя глаза с желтыми, как старая слоновая кость, белками с могучего торса на перевитую мускулами шею и презрительно усмехающееся лицо со светлыми рубцами шрамов. Затем смачно расхохотался, колыхая жировыми складками на животе.

— Вот порадуется юный барон Кайсс! Этот дергающийся от ненависти юнец предупреждал меня, что справиться с тобой нелегко, что кроме силы буйвола

ты используешь еще и приемчики магии!.. Он предупреждал, что я потеряю половину, а то и больше своих ребят, прежде чем мы сумеем скрутить тебя. И что же? Они не получили ни одной царапины, моя славные мальчики, а ты уже мой! Неужели жизни двух крохотных оборвышей так много значат?.. Видимо, сам Нергал надоумил меня прихватить их с собой, за что его ждет хорошая жертва!

— Прекрати трясти своим жиром и кудахтать! — перебил его Конан. — Немедленно отпусти детей и можешь делать со мной все, что хочешь. Все, что сможешь, — прибавил он, чуть усмехнувшись.

Баврод подал еле заметный знак движением правой брови, и четверо его солдат тут же вцепились в плечи варвара. Конан, взревев, взмахнул руками, и все они попадали наземь. Но тут же навалилось еще трое. Мешая друг другу, осыпая его проклятиями и ударами, они все же набросили ему на запястья железную цепь и затянули ее.

— Больше не бить! — приказал Баврод увлекшимся стражникам. — За живого врага Кайсс обещал мне заплатить в два раза больше! Значит, и вам перепадет больше, олухи. Если враг превратится в бесчувственный труп, убитый не твоими руками, исчезнет вся сладость мести, это я по себе знаю!

— Отпусти детей!.. — прохрипел Конан, слизывая кровь с разбитых губ. — Я хочу видеть, как они уйдут на свободу.

— Отпустить детей? Как бы не так! Я продам их на невольничьей ярмарке в Кордаве. За мальчишку, конечно, мне много не дадут, слишком мал и тощ, но зато девчонка должна понравиться перекупщикам из Иранистана. Через каких-нибудь пять лет она уже вполне сможет украсить гарем тамошнего вельможи! Неужели ты, тупой варвар, всерьез надеялся, что я выпущу из своих рук хоть что-нибудь, что может принести мне прибыль?.. Кайсс говорил, что ты хитер и сообразителен, а ты просто дубина! К тому же отец их прятал тебя, укрывал преступника и чернокнижника, которого приказал арестовать сам король. Если ты еще вякнешь по поводу детей, я прикажу продать в рабство и его тоже, и жену его! Ты этого хочешь?..

— Будь ты проклят, выродок! — взревел Конан, напрягая мышцы.

Ярость удесятерила его силы, и, кто знает, возможно, он разнес бы до основания глиняную хижину, где остановился Баврод, вместе со всеми ее обитателями, если б один из солдат, подскочивший сзади, не ударил его изо всех сил по голове дубинкой…

* * *

Голова раскалывалась и горела, словно была опущена в кипяток. Слабое прохладное дуновение касалось кожи на его лбу и слегка усмиряло боль и жар. Но оно было таким маленьким, едва ощутимым… Посильнее бы!

Конан застонал и открыл глаза. В первое мгновение он ничего не увидел — настолько темно было в помещении, вернее, в лачуге, воняющей навозом и гнилой травой, куда он был брошен на жесткий пол. Стягивающий холод в запястьях указывал на цепи. Раскалывающаяся и пылающая голова свидетельствовала, что он еще жив, еще не провалился в царство серых теней, где болеть и раскалываться нечему…

— Он открыл глаза! — прозвенел над ним детский голосок, показавшийся ему знакомым. — Он жив!

Глаза привыкли к темноте, и Конан смог различить склонившееся над ним личико девочки. Рыжие волосы, пахнущие травой, молоком и шерстью, щекотали ему виски и щеки. Серьезно и прилежно выпятив губы, девочка дула ему на лоб.