Чаша бурь
Шрифт:
Взгляд ее был теплым, глубоким, но в нем была и тревога, которую от меня скрыть не удалось. Не удалось… Что за старшее поколение? Не выдумка ли это?
— Мы думаем, что они удалились, оставили Галактику, — наконец сказала она.
— Подарили нам звезды, оставили спасательные корабли, так?
— Но ведь и нам когда-нибудь откроются возможности… целые миры звездных островов будут ждать нас. И мы поможем другим.
Что я мог возразить? Космос действительно бесконечен, только человек в это никогда по-настоящему не верил.
— Найдется апельсин? — Сестра уже держалась за дверную ручку, и вопрос застал меня врасплох.
Я пошел на кухню, открыл холодильник, выдвинул ящик для фруктов. На дне его я обнаружил один-единственный апельсин и был этим обескуражен. Я с виноватой улыбкой протянул
— Нет, нет! — воскликнула она. — Не надо!
Мы вышли из подъезда. Тень метнулась в сторону от нас, постукивая палкой об асфальт. Я присмотрелся. Впереди быстро, споро ковылял хромой, и луна освещала его сугорбую сильную фигуру.
— Все, — тихо сказала сестра. — Ты возвращаешься домой. Скоро ты поедешь во Владивосток.
— Во Владивосток? — переспросил я. — Наверное, в город детства?
— Нет, во Владивосток. Иди, иди!
Я сделал вид, что послушался ее. Вошел в подъезд. Но видел улицу. Только она миновала угол дома, хромой выпрямился, отбросил палку и быстро двинул за ней следом. Я выскочил из подъезда. Но в следующий миг этот рослый, сильный мужчина беззвучно растянулся на тротуаре. Из-под ног его выскользнула апельсиновая кожура. Чертыхаясь, он поднялся, к нему подскочили еще двое. Сестры и след простыл. Я вернулся домой, невольно подумал, что это и есть оружие Джинса в действии. Может быть, нужна была энергия целой планеты — в нашем представлении, — чтобы горбач смог так удачно выследить сестру и начать погоню. Но энергия другой планеты, овеществленная лишь в предвидении и той точности, с какой апельсиновая корка попала ему под ноги, воспрепятствовала успеху этой погони.
Часть третья.
МОЛОТ ГНЕВА
ВО ВЛАДИВОСТОК, КАК СКАЗАНО
Встреча с сестрой приснилась. Так мне казалось…
Вечером следующего дня позвонил Валерии. Долго не отвечали, наконец услышал ее голос.
— Нужно поговорить.
— Говори.
— Валерия, я не могу сказать всего по телефону.
— Но я рано утром уезжаю.
— Куда?
— В Прибалтику.
— Надолго?
— Да. На месяц.
— А как же дипломный проект?
— Он почти готов.
— Я хотел предупредить тебя… рассказать.
— Не надо. Не маленькая. — Она бросила трубку.
Пожалуй, это она могла предупредить меня и многое рассказать мне, со злостью подумал я, вышел на улицу, быстрым шагом направился к парку, блуждал в темноте по влажным скользким тропинкам, пока не устал от ходьбы.
Неделю я просидел в библиотеке и среди книг запасника нашел, между прочим, репродукции бронзовых этрусских зеркал. Фигура человека на двух из них, процарапанная резцом, навела на мысль о том, что рисунки могли перерисовываться — кочевать с одного зеркала на другое. Стал читать надписи — и они тоже были одинаковы на некоторых зеркалах. Одинаковыми, да не совсем: одно и то же слово могло читаться слева направо и справа налево, сверху вниз и снизу вверх. И тогда я понял — этрусские мастера пользовались иногда готовым зеркалом как эталоном. Они помещали его вертикально, а рядом, под ним, клали на стол заготовку будущего зеркала и обводили буквы и линии отражения. Так появлялись зеркально отраженные надписи и фигуры сюжетов, такова разгадка секрета этрусских зеркал.
Из окна я видел залитые светом стены домов, к вечеру ездил купаться в Покровское-Стрешнево.
На восьмой день последовало удивительное предложение. Около девяти утра, когда я собрался ехать в библиотеку, позвонил знакомый журналист и сказал, что общество книголюбов может послать меня в командировку во Владивосток.
— Когда выезжать? — спросил я.
— Два дня на сборы. Договорились?
— Согласен. Летим вместе?
— Нет. Не могу. Ты летишь вместо меня. Жду. И он повесил трубку.
Через час мы сидели в его кабинете. Я получил командировочное удостоверение и подумал: «Во Владивосток, как сказано…» Кто откажется от поездки к сорок третьему градусу широты, на море, когда вот-вот стрелка барометра
Едва забрезжил рассвет, я пешком добрался до аэровокзала, сел в такси, и через полчаса последние многоэтажные дома остались позади, и лента шоссе то взбегала на пологие холмы, то опускала машину в широкие лощины. Добрались до Домодедова… Полет над Уралом, Сибирью, над протоками Амура, омывающими просторы тайги. Поворот на юг — внизу дальневосточные сопки, голубовато-серые в лунном свете. Три часа ночи. Приземляемся. Необыкновенно прохладно для сентября: двенадцать градусов. Таксист-дальневосточник гонит машину по полуострову Муравьева-Амурского так, что скрипят тормоза на поворотах. Спрашивает, куда везти. Я не знаю. За два дня до отъезда я дал телеграмму в городское общество книголюбов. Какую же гостиницу они заказали для меня? Едем наугад в гостиницу «Владивосток». Долго стою у стеклянной двери: ночь, не пускают. Наконец проникаю в холл. Угадал. Номер заказан именно здесь. Пятиминутный душ, потом одеваюсь, хочу прогуляться по ночному городу. Дежурная по этажу против моей затеи. Едва не вспылил. Вспомнил сестру, ее слова успокоился, вернулся в номер.
В полдень просыпаюсь, умываюсь, хочу познакомиться с дежурной, хотя бы взглянуть на нее: в ночном разговоре мне почудились знакомые нотки инопланетного вмешательства, ненавязчивого, почти незаметного.
Ее нет. Она сменилась утром. Вместо нее — восемнадцатилетняя Олечка. Спрашиваю, как зовут ночную дежурную. Не знает, начинает прикидывать, кто был на этаже до нее. Я улыбаюсь, Олечка тоже.
— Плохая память, — говорит она. — Не помню, Валентина Ильинична или, может быть, Нина…
Я красочно описываю портрет женщины, предупредившей меня о небезопасности ночной вылазки в одиночку. Олечка кивает головой и называет еще два имени. К этому нечего добавить. Спускаюсь на лифте в нижний холл. В кафе беру кальмары с майонезом, кофе, булку. За соседним столиком говорят о ночном происшествии. Грузовик сбил человека, мужчину средних лет в темно-сером костюме, свитере — и далее следует описание моей внешности. Искоса наблюдаю за рассказчиком. Он меня не замечает и не подозревает, как важно для меня это печальное известие. Необходима осторожность. Но я знаю: меня вовремя успевают предупредить, нужно лишь не пропустить это предупреждение мимо ушей. Думаю о пострадавшем. Нужно бы навестить его, съездить в клинику. Или, возможно, этого делать как раз не надо. Нерешительно встаю из-за столика, сбегаю вниз по лестнице, перехожу улицу. С кручи ведут к берегу двести ступенек. Спускаюсь к пляжу водной станции флота. Еще чувствуется прохладное дыхание ветра, но солнце греет так, что вмиг становится жарко. Вокруг деревянные лежаки на колесиках — особенность местного пляжа. Они расставлены на асфальте правильными рядами. Есть свободные: не все командированные в город пожаловали сегодня на пляж, кое-кого, естественно, задержали дела.
Снова поднимаюсь к гостинице, захожу в номер, переодеваюсь, в одной рубашке с сумкой через плечо появляюсь на пляже. Три свободных лежака. Греюсь на среднем. Справа и слева кто-то занимает лежаки. В голове теплое молоко, я еще лечу над сибирскими просторами, никак не удается справиться с разницей во времени. И только когда я в третий раз проделал мысленно мое воздушное путешествие — в голове прояснилось, дремота покинула меня. Кто рядом со мной? Справа — девушка с яркими губами, наманикюренными пальцами, черноволосая, в ярком купальнике. Слева мужчина в спортивном костюме, читает газету.
Жарко. Асфальт нагрелся, нагрелось дерево добротных лежаков. Амурский залив сверкает от солнца, розовеют лепестки вышки для ныряния. Настоящее дальневосточное лето. Бегу к вышке по лодочному причалу, взбираюсь по лесенке, прыгаю вниз, вхожу в плотную воду, светящуюся в глубине зеленоватым светом.
Касаюсь руками дна. Коричневые голыши, кое-где обросшие мхом, мелкими мидиями, коричневыми нитками водорослей. Существо с черными трехсантиметровыми колючками, едва заметно ползущее меж камней, — морской еж. Подхватываю его рукой, плыву к берегу. На теплом асфальте еж медленно перебирает ногами-колючками и направляется к морю. Я за него спокоен: доползет.