Чаша бурь

Щербаков Владимир Иванович

Асфальт причала обрывается, под ним сваи, уходящие в темно-прозрачную воду. Кажется, можно нырнуть прямо с причала. Здорово — не нужно лезть на вышку с ее раскрытыми лепестками! Верхний слой воды нагрет почти по двадцати двух градусов, ниже вода заметно холоднее. Двухсотметровый заплыв — и я возвращаюсь на свой лежак, спрашиваю у соседа:

— Отливы здесь бывают или нет?

— Нет ни отливов, ни приливов, — отвечает он, откладывая газету.

Долгий час тепла и полудремы. Снова бегу к воде, ныряю с кромки асфальта, касаюсь дна, камней, судорожно отталкиваю дно, царапая ладони до крови, сдерживаю движение тела. Поздно, поздно. Вынырнув на поверхность, обнаруживаю мутную струю крови. Резкая боль пугает меня. На

животе две глубоких борозды багрового цвета. Еще немного — и я остался бы на дне. Отливы здесь почти незаметны, но забывать о них нельзя. А ведь мне пора это знать, пора…

Медленно иду на свое место, сажусь, закрывая руками глубокие кровоточащие царапины. Могло быть гораздо хуже. Соседа моего и след простыл.

Сочувственное лицо девушки привлекает мое внимание. Можно ли ей доверять? Ответ приходит как бы со стороны. Да, она не имеет отношения к инопланетным рейдам. С ее помощью я привожу себя в порядок. Немного йода и пластыря — и я снова подставляю солнцу бока и спину. Сегодня меня едва не подвела любовь к морю. Возможно, именно этим кто-то хотел воспользоваться… Нет, нет, пора выбросить из головы хотя бы на время эту убийственную теорию неслучайных совпадений! Иначе трудно жить. Есть, есть еще на свете просто случайности, и это отрадно.

Так, без обеда я провалялся до семи вечера. Потом оделся, взобрался по ступеням на скалистый горб, где красуется гостиница. Раньше на месте водной станции было море. Берег, как сказала девушка, взорвали, выровняли, получился пляж и лодочные причалы.

Знобило, я зашел в аптеку, купил аскорбиновой кислоты. Утром вышел погреться на солнышке. Еще два дня — и я пришел в себя.

Дважды в день встречался с читателями в библиотеке на Океанском проспекте. И вот день последний.

…Сел на трамвай, поехал к Дальзаводу, где мне предстояло сделать очерк. Но едва я появился там, как меня пригласили в заводскую библиотеку для беседы с инженерами и судоремонтниками. Был как раз обеденный перерыв, и я полчаса отвечал на вопросы. В том числе, как всегда, и на вопросы об Атлантиде.

Я уже надеялся, что скоро смогу перебраться на север, в город моего детства, где стоит еще на берегу темно-синей бухты дом моего отца. Случилось непредвиденное.

После обеда спустился вниз, к прибрежному бульвару, где за черными вязами открывалась гавань Золотой Рог. Постоял у вокзала местных морских линий, прикидывая, не отправиться ли мне в мое детство на быстроходной «Ракете» — с последующей пересадкой на «Метеор». И в эту минуту по какому-то наитию прислушался к отрывочным фразам на английском. Осторожно повернув голову, увидел двоих. Один из них, пожилой, коренастый, обвел рукой пространство перед собой, словно объясняя назначение причалов, за рукой его прозрачной синей лентой тянулся дым от сигары. Другой умолк, затем, дождавшись, когда спутник его энергичным движением сунул сигару в рот, произнес с расстановками:

— …тогда вызвали Самнера Селфриджа, по приказу которого была пущена ракета. И представь себе, Уильям, он не мог сказать ничего путного. Он вел себя как младенец, удивленный телевизионной программой… потребовали объяснений… в рапорте значилось, что это был самолет, предположительно разведывательный… маршрут, маневры над Гренландией и проливами… они снова начали искать останки посудины… история стала известна на самом верху, только проку не было. Приехали Райерсон и Сандретто, я знал обоих… что ты говоришь?

В этот момент один из них взглянул на меня, едва заметно кивнул собеседнику, а тот, вместо того чтобы замолчать, побагровев, пророкотал так, что я услышал все до единого слова:

— Это тайна полишинеля, Уильям. Я могу рассказать это хоть в Москве, при свидетелях. Ничего не было. Это анекдот, из которого хотели сделать байку для новобранцев.

Однако оба неспешно двинулись прочь, а я некоторое время стоял как громом пораженный. Кто

они? Откуда появились эти два призрака? Когда просвет между мной и ими заполнили троллейбусы, юркие дальневосточные такси и трамваи, я быстро перешел на другую сторону улицы и пошел в отдалении, не спуская глаз с тающих силуэтов. Они исчезли в здании морского вокзала. Когда я решился войти туда, никого из интересовавших меня там не было. Зато я увидел морской патруль. Через несколько минут выяснилось: от причала отошел в Находку небольшой теплоход с канадцами и австралийцами, участниками какой-то морской конференции.

Я бросился было к причалам, чтобы догнать их на катере или «Ракете», но последний местный рейс в девятнадцать тридцать! На моих часах было девятнадцать сорок. Итак, они исчезли, а история о десантном боте над Гренландией осталась незаконченной. Да, непросто, совсем непросто найти останки самой незамысловатой с виду летающей посудины, похожей на обычный самолет, если только прибыла она с другой планеты. В памяти моей я отыскал строчки из письма сестры: «В последнем десанте участвовал всего один инопланетянин — из-за недомогания второго десантника. И вот этот инопланетянин остался один в районе Туле, на западном побережье Гренландии, потому что бот был сбит. Для меня остается загадкой, почему не сработала гравизащита, уводящая боевую ракету с курса. По несчастью, бот был принят за разведывательный самолет без опознавательных знаков».

Так ли это?

Когда я вернулся в гостиницу, горничная Олечка сказала:

— А вас дожидался тут один товарищ, только что ушел, какая жалость!

Я спустился в вестибюль и увидел этого товарища у киоска с газетами и почтовыми марками. Подошел, сжал его плечо. Это был Леня Абашев. Год назад он кончил в Москве литературные курсы, тогда я с ним и познакомился.

Леня Абашев отважен, медлителен, добродушен. Он въезжает на машине по вертикальной стене, и если ее нет — по забору. Говорят, один японский менеджер приглашал его на две недели в Японию на все готовое, чтобы поделиться опытом вождения и эксплуатации автомашин. Леня оформил выездные документы, но в самый последний момент его пригласили в автопробег по новым сахалинским трассам, и он отказался от поездки в страну Хокусаи и Фудзиямы. На Сахалине же он один-одинешенек прошел трассу благополучно, успешно миновал участки, оставленные строителями незавершенными, равно как и несколько рек и речушек с мостами без настилов. В итоге он заслужил приз — двухнедельную поездку в ту же Японию, где показал класс вождения, проявил выдержку и самообладание во время автоэкспромтов. И не раз, по его словам, полицейские Страны восходящего солнца показывали ему большой палец с покрышкой и на чистом русском восклицали: «Каласо!»

Теперь он стоял передо мной и невозмутимо рассматривал меня, как будто я так уж изменился за год.

— Все в порядке, — сказал я, — зайдем в номер.

РАЙЕРСОН, СЕЛФРИДЖ, САНДРЕТТО

Мы поднялись на пятый этаж. Я достал из чемоданчика московские консервы, заказал чай. Попытался выведать у горничной, кто дежурил той ночью, когда я приехал. Это не удалось. Леня Абашев немногословно поведал о своем житье-бытье. Таким, как он, иногда не очень везет. Мы с ним сформулировали когда-то принцип: сильным труднее. Похоже, исключений не бывает.

— Ты мне не нравишься, Леня. Как будто тебя мучает неразрешимая проблема и ты стесняешься мне об этом сказать. Ну?

— Да, есть проблема… — Он улыбнулся открытой чистой улыбкой профессионала. — У меня машина недавно пострадала… ехал, понимаешь, вдруг навстречу трейлер на умопомрачительной скорости, я крутанул баранку, спрямил угол, выскочил на боковую улочку и угодил колесами в открытый канализационный люк. Два раза перевернуло и шлепнуло. Вот и все.

— Тебе повезло. Эту проблему следует отнести к разряду решенных.