Чаша гладиатора (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Вот повертался-таки назад к вам, люди.
– Ну, здорово, Артем.
– Здоров, Богдан. Вот…
– Оба сделали разом короткое движение друг к другу, словно собирались обняться по старинке, но, невольно взглянув на продолжавшую сидеть Галину Петровну, остановились.
С минуту длилось молчание. Незабудный покусывал ус, ставший сейчас совсем белым на фоне налившегося кровью лица. Богдан Анисимович вынул коробок с куревом и никак, никак не мог открыть.
– Богдан… - Галина Петровна встала и подошла
– Богдан, он Гришину могилу нашел… Он Гришу нашего живого встречал. У катов тех отбил, на себе домой принес и не знал даже кого… Вот, читай.
Богдан Анисимович осторожно взял у нее из рук сперва записку Григория Тулубея, потом протянутую ему фотографию. Он вглядывался то в строчки записки, то в снимок. Снял очки, уронил голову и хотел было отвернуться, да не успел. Негромко стукнула тяжелая отцовская слеза в помятый листок. Осторожно свел ее пальцем с бумаги Богдан Анисимович, а Галина Петровна вдруг припала виском к его плечу. Он взял ее осторожно за плечи и усадил на диван. Потом вернулся к стоявшему посреди комнаты Артему, схватил его за локоть, стиснул сильно, зажмурился, помотал головой, справляясь с волнением:
– Вот как оно получилось, Артем… Гришу встречал, значит? Вот они, как начала да концы-то схватываются.
– Он добавил, словно бы извиняясь: - Что в живых нет, то, конечно, давно ясно было. Так ведь умом ведаешь, а вот за сердцем где-то нет-нет да и шевельнется: «А что, если где живой?..» Ну теперь уж ты как похоронную нам принес.
– Ведь я, Богдан, и в мыслях не имел тогда, что это твой сын. Одно понял: земляк. Стал след искать, вот и обнаружил. А сейчас подошел к школе, глянул на бюст, и меня как громом стукнуло - вижу, он самый. Богри-тули он там, в Италии, прозывался. По имени по отчеству.
– Богритули, говоришь?
– словно прислушиваясь, произнес Богдан Анисимович.
– Ну, расскажешь когда все по порядку… - Он уже сумел совсем справиться с собой.
– А сейчас садись, гулена. На, сверни.
– Он протянул ему коробочку с табаком и курительную бумагу.
Артем отрицательно покачал головой.
– Может, отвык от нашего, к заграничным сигаретам пристрастился?
– Нет, вообще не балуюсь. Всю жизнь… - ответил Артем.
– Режим.
– Так и не заимел привычки? Силен! Ну, а я подымлю, если не возражаешь.
– Дыми, пожалуйста, себе на удовольствие, сделай милость, - сказал Артем Иванович.
Богдан Анисимович долго свертывал цигарку, просыпая табак. Наконец управился и вставил в зубы, крепко прикусив. И Артем заметил неживой, металлический блеск его зубов.
– Ну, а как, ревматизм тебя оставил?
– спросил Не-забудный.
– Да прошел было, а после снова я его схватил в сыром месте на холоду… Ну, а ты как, небога, скачешь?
– Пока землю топчу.
– Далеко ты ее обтоптал?
– Да, можно считать, всю кругом.
– Ну,
– Всяко. Где худо, где еще поплоше, если народ брать в целом. А так люди везде люди. Ладят житьишко кто как сумеет. Один за работой света не видит, а некоторые без работы мыкаются. Кое-как перебиваются. Чаще ведь так выходит. Но надежду все имеют, что и у них за окошком посветлеет. И пуще всего войны опасаются. Этого, я тебе скажу, хуже черта боятся. Все натерпелись.
– Значит, все-таки походил, побродил, поглядел, а к дому-таки потянуло? Эх, бродяга ты, бродяга, гулена старый!
Наталья Жозефовна стала хлопотать, собирая на стол.
Богдан тихонько сказал Незабудному:
– Тут у нас сегодня дело не сробится. Не до нас Галине Петровне. Слушай, давай-ка сходим к старикам, в бывшую Подкукуевку. Помнишь место такое? Хаживали мы туда с тобой… Там сейчас Дворец шахтера у нас. В буфет заскочим? Правда, ты, должно быть, теперь крепкого не принимаешь?
– В прежнее время, конечно, ни-ни. А уж сейчас-то не беды!.. Чего там соблюдать!.. Режима не держу, допускаю себе но малости.
– Ну, давай по малости. Ты как устроился-то в общем? Где стал?
Незабудный рассказал, что пока он в общежитии для приезжих, где ему, спасибо, уважили, предоставили комнатку. Рассказал, что был в исполкоме, но ничего толком не добился.
– У тебя там, между прочим, типы сидят, - сказал Богдан Анисимович жене.
– Я уже давно приглядываюсь, когда ты их оттуда выставишь… Вы, кстати, поторапливайтесь со сносом-то и школу новую форсируйте, а то смотри - зальем. Паводок ожидается высокий, весна ранняя. Заполним водохранилище до проектной отметки в два счета. Вода вас ждать не станет.
Ходуном заходила лестница под множеством веселых ног. И в комнате появилась забежавшая домой переодеться Ксана. А за ней Пьер. На их голоса вышел из соседней комнаты, куда он был отведен Натальей Жозе-фовной, Сеня.
Галина Петровна взяла внучку за остренькие плечи. Обхватила их ладонями, словно хотела своими руками укрыть ее от горькой вести. Подвела к Незабудному:
– Вот, Ксаночка, познакомься. Человек из далеких стран воротился… Ой, Ксаночка! Он там в военное время папу твоего видел. Спасти хотел…
Большие, широко и чуть в наклон поставленные глаза девочки зажглись тревожной надеждой. Давно уже потухшая надежда вдруг на мгновение вспыхнула снова. Но бабушка продолжала:
– Погиб твой папа… Героем был!.. По всей Италии слава и память о нем.
И девочка разом сгасла, словно свечка, которую резко задули. Она переводила взор с заплаканного лица бабушки туда, вверх, откуда на нее смотрел невиданного роста человек. И не могла еще понять, не могла поверить…
– Иди… иди себе, - сказала Галина Петровна.
– Ведь вам к Миле сегодня. Собирайся. Ксана все стояла.