Чаша гнева
Шрифт:
– Сей мост знаменит тем, что на нем бывали дискуссии по диалектике, которых не постыдились бы отцы церкви! – важно сказал Ламбер. – Идем же, нам еще нужно перейти реку.
Они оставили Сену позади, и свернули от моста направо. Пошла мешанина переулков, кривых, словно ноги рыцаря, и грязных, точно одежда нищего, но зато сплошь вымощенных камнем. В кучах отбросов шуршали крысы, пахло прокисшим молоком и тухлятиной.
– Да, живем мы небогато, – заметив отвращение, мелькнувшее на лице рыцаря, сказал школяр. – Но зато весело! Кстати, мы почти пришли! Не окажешь ли ты мне сейчас благодарность,
То, что Ламбер назвал "обиталищем" было неопрятным одноэтажным домом, окна которого походили на бельма, а из перекошенной трубы шел жиденький дымок. В окнах виднелся тусклый свет.
Робер вздохнул. Из его кошеля в грязные руки школяра перекочевал десяток полновесных монет.
– Надеюсь, что этого будет достаточно, добрый клирик, – сказал нормандец.
– Вполне! – отозвался Ламбер. – Да благословит тебя Господь, рыцарь! Ты оказался честен, как никто из вашего сословия, с кем мне приходилось иметь дело!
И, спрятав деньги, он заколотил в дверь.
– Кого там несет? – ответил изнутри голос такой хриплый, что можно было подумать, что он принадлежит старику.
– Это же я, Клод! – воскликнул пылко Ламбер.
– Крест Господень, Фламандец! – открывший дверь юноша был так тощ, что одежда висела на нем, точно на палке. Узкое лицо покрывали неприятные бурые пятна. – Ты вернулся!
– Et redempti a Domino convertentur et venient in Sion cum laude (Исаия, 35:10, "И возвратятся избавленные Господом, придут на Сион с радостным восклицанием")! – возгласил спутник Робера. – И вернулся я не пустым! Кто из новичков сегодня с нами? Пусть обувает общинные башмаки и бежит к Кривому Гио за вином!
И фламандец зазвенел полученными только что деньгами.
– О, да ты сегодня посрамишь самого Креза! – сказал уважительно тот, кого назвали Клодом. – А это кто с тобой?
– Это мой друг, его зовут Робер! – пояснил Ламбер, переступая порог. – Одну ночь он проведет в нашем скромном обиталище!
– Пусть заходит, и не говорит, что парижские школяры негостеприимны! – Клод пошире раскрыл дверь. – Входите, сеньор, и примите наше скромное радушие!
– Благодарю вас, во имя Господа, – сказал Робер, заходя.
Внутри была всего одна обширная комната. Из мебели имелась пара сундуков, обитали же школяры прямо на полу, который был завален сушеным тростником.
– Эй, Жиро, сбегай-ка за вином! – приказал Клод высоченному рыжеволосому парню, лицо которого густо покрывали веснушки. – А вы, парни, потеснитесь! Видите, у нас гость!
Роберу выделили теплое место у самой печки. Он благоразумно не стал снимать ризы, понимая, какой переполох вызовет вид орденской котты.
Посланец вскоре вернулся, потрясая двумя здоровенными бутылями.
– Восславим же Святого Бахуса! – вскричал Ламбер, щедро плеща в подставленные кружки. – Того самого, который позволил мне благополучно вернуться сюда!
– Восславим! – дружно заревели школяры.
Робер осторожно понюхал мутную жидкость, находящуюся в предложенной ему кружке, и решился отпить. К его удивлению, вино оказалось вполне приличным.
– Еще! Не скупись! – закричал кто-то из школяров, и кружки вновь наполнились.
Ученые юноши, которым, судя по истощенным лицам,
243
монах, автор "Истории франков", основы официальной королевской историографии
Один из школяров прочитал на латыни краткую поэму, которая вызвала бурю восторгов. Робер не понял ни строчки. Когда он не выдержал, и лег спать, немногие устоявшие против вина студенты спорили об Абеляре. Прочие дрыхли вповалку.
Глава 17
Но мы верим, что волею Божией возведены из ничтожества на этот престол, с которого будем творить истинный суд и над князьями, и даже над теми, кто выше их.
17 января 1208 г.
Иль-де-Франс, Париж
Привычка оказалась сильнее усталости. Во все время молитвы Робер просыпался, точно по команде, и негромко, одними губами, чтобы не разбудить беспечно храпящих клириков, произносил положенное число раз "Отче наш".
Затем вновь засыпал, но когда за окнами стало светло, то спать он более не мог. Осторожно поднявшись, он пробрался туда, где разметавшись на спине, с безмятежным выражением лица возлежал Ламбер, и легонько толкнул его.
– Оставьте меня, во имя Господа, – забормотал тот. – А solis ortu usque ad occasum [244] нет мне покоя!
– Вставай, школяр, – не унимался Робер, тряся недавнего спутника за плечо! Время уже не раннее, пора в путь!
Ламбер открыл глаза и застонал.
– В самом деле, бесчеловечно будить человека так рано! – сказал он, ощупывая голову. – Воистину вчера удачная была попойка, клянусь головой Святой Женевьевы!
– Нам надо идти! – настаивал Робер.
244
лат. от восхода солнца до заката
– Сейчас, сейчас, – забормотал школяр, садясь. Кто-то из его собутыльников, кажется, Клод, пивший вчера чуть ли не больше всех, застонал во сне.
– Вот до чего людей довели! – не очень ясно высказался Ламбер, и вместе с Робером они выбрались во двор. С утра подморозило, и воздух после кислой вони переполненного людьми помещения был исключительно вкусен.
– Пойдем, что ли, – школяр уныло зевнул, и побрел на запад.
Они миновали громаду собора, из внутренностей которого доносилось нестройное пение каноников, и свернули на север. В этот самый момент спереди послышался стук множества подков.