Чаша и крест
Шрифт:
— Как мы уедем, если вопрос с вашим замужеством повис в воздухе? — возразил Генри.
— Не беспокойтесь, мы с Эдмундом сами все уладим, — твердо сказала я.
Урсула скептически хмыкнула.
— В чем дело? — спросила я.
— Генри послал за ним еще два часа назад, — пояснила она, — хотел обсудить ситуацию, но Эдмунда Соммервиля нигде не нашли. Сестра его тоже не знает, где он. Да и старший брат его куда-то пропал. Мы посылали человека к этому студенту из Кембриджа, как его… Джону Чеку. Он утверждает, что после той злосчастной
«Мой возлюбленный в беде. Я должна помочь ему. Только я одна могу это сделать».
— Эдмунд частенько ищет уединения для молитвы, — сказала я вслух. — Не сомневаюсь, что завтра я с ним увижусь.
В конце концов супруги Стаффорд согласились со мной. Через полчаса явилась Кити. Она смотрела на меня такими круглыми глазами, что я поняла: наше злополучное венчание породило в Дартфорде массу разговоров и толков. Так или иначе, девушка согласилась провести ночь под моей крышей.
— Все будет хорошо, Джоанна, вот увидите, — сказала Урсула, целуя меня в щеку.
— Поешьте супу, госпожа Стаффорд, а я тем временем сбегаю и приведу сестру Винифред, хорошо? — спросила Кити, когда мы остались одни.
— Потом, — коротко ответила я.
Я села в кресло у окна. На улице уже смеркалось, но по Хай-стрит сновали какие-то люди; прежде такой активности в конце дня никогда не наблюдалось. Пришлось ждать, пока на улице совсем стемнеет.
Кити возилась на кухне. Слышно было, как она режет овощи, как шипит и потрескивает пламя под котелком с супом. Не слишком, конечно, приятно обманывать служанку. Но другого пути у меня нет.
Я потихоньку выскользнула из дому и была уже на полпути к лазарету, как вдруг нос к носу столкнулась на улице с Хамфри.
— Госпожа Джоанна! А я как раз шел к вам.
— Вас Эдмунд послал?
Он покачал головой.
— Вы знаете, где он?
— Господин Соммервиль сейчас в лазарете, — ответил Хамфри. — Но он… у него… в общем, с ним что-то неладно. Мне кажется, он заболел. Я не знаю, что делать.
Остаток пути до лазарета я промчалась бегом. Хамфри не отставал. Еще издалека я заметила в окне горящую свечку.
— Эдмунд! Эдмунд! — закричала я, ворвавшись в лазарет.
Ответа не было.
— Господин Соммервиль там, в задних комнатах, — подсказал Хамфри. — Он не может встать.
Я побежала туда. Эдмунд лежал на соломенном тюфяке. Он до сих пор еще не снял праздничную одежду, в которой был в церкви: светло-серый камзол и брюки. Мой любимый лежал без движения, и сначала мне показалось, что он в беспамятстве. В комнате было очень темно, не горело ни единой свечки.
Я опустилась перед ним на колени.
— Эдмунд, — прошептала я. — Я пришла.
Он медленно повернул голову.
— Джоанна, — проговорил он прерывающимся голосом. — Ты пришла ко мне?
Сердце мое бухало в груди, как кузнечный молот.
— Хамфри, принесите свечку, —
Он повиновался. Я подняла свечку повыше, чтобы видеть лицо Эдмунда. Казалось, он был в полубессознательном состоянии, выражение лица его было безмятежным. Тускло светились глаза, напоминавшие плоские темные лужицы. Больше года я не видела у него таких глаз. Сердце мое упало: опять этот злополучный «красный цветок Индии», или, как еще его называли, «камень бессмертия».
— Я нашел господина Соммервиля на полу возле рабочего стола, — пояснил Хамфри. — Простите, что я спрашиваю, госпожа Стаффорд, но, может быть, он просто пьян, как вы думаете?
— Нет, — ответила я. — Он не пьян.
Свеча в руке моей задрожала, я чуть не выронила ее и быстро поставила на пол.
— Джоанна, — снова проговорил Эдмунд и дважды моргнул. — Ты здесь?
— Да, я здесь.
Я повернулась к Хамфри:
— Пожалуйста, сходите на постоялый двор Белл-Инн и спросите там Джона Чека. Прошу вас, приведите его сюда поскорее. Но никому не говорите, в каком сейчас состоянии Эдмунд, это очень важно. Вы поняли?
— Да, госпожа Стаффорд. — И Хамфри помчался выполнять поручение.
Я легла на холодный пол рядом с тюфяком Эдмунда.
Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня этими ужасными безжизненными глазами.
— Ты плачешь, любовь моя? — спросил он. — Почему?
— Так, без причины, — хрипло ответила я.
— На тебе все еще подвенечное платье, — сказал он, помолчав с минуту.
Я опустила глаза и глянула на складки юбки.
— Да. — Никогда бы не подумала, что мне может быть так больно, просто невыносимо, ужасно больно.
— У тебя такое усталое лицо, подвинься ко мне поближе, — попросил он. — Все будет хорошо, Джоанна.
— Да, Эдмунд.
Я перебралась на узенький тюфяк и прижалась к нему. Повернулась так, чтобы голова моя лежала на его груди, а рука обнимала его. Он слегка поглаживал эту руку, а пламя свечи жарко грело мне спину. Из глаз моих катились слезы, но я не шевелилась, стараясь подавить рыдания. Не хотелось расстраивать Эдмунда, хотя я понимала, что ему теперь все равно, шевелюсь я или нет, делаю ли что-нибудь или просто лежу. Скорее всего, сознание его было где-то очень далеко отсюда.
— Вот увидишь, Джоанна… вот увидишь, — тихо повторял Эдмунд. — Все будет хорошо.
40
Придя в лазарет, Джон Чек сразу понял, в чем дело. Он прекрасно знал, как действует принятый Эдмундом ужасный отвар.
— Тут ничто не поможет, только отдых и терпение. Время возьмет свое, — сказал Чек. — Но, госпожа Стаффорд, позвольте мне эту ночь провести здесь, рядом с ним. Вы и без того пережили сегодня столько, что даже вспомнить страшно. Я слишком хорошо знаю Эдмунда и могу сказать, что он очень расстроится, когда увидит, что вы так из-за него беспокоитесь.