Чаша отравы
Шрифт:
— Будем надеяться, что капитализм до этого момента захиреет и рухнет, и такая производственная платформа самым что ни на есть органичным образом будет принадлежать и служить солидарно всему народу в рамках нового социализма. Очевидно, что средства производства такого уровня развития требуют единства собственности и единства планирования, что разрозненных экономических агентов уже просто не останется, такое распыление будет считаться устаревшим. Вопрос только в том, кто станет собственником всего этого — весь народ в равной степени, как при социализме, или же узкая прослойка властителей. Каждому из которых, очевидно, предоставят неравный доступ к благам — в зависимости от ранга в этой коллективной системе. Иерархия господ сохранится и среди господ, это же очевидно.
— Ну да, это понятно... — сказал Гена. — Это, получается, предельная высшая стадия развития капитализма? Ну, если не будет революции и если новый социализм не обобществит все средства производства? А, может, это новая фаза эксплуататорского общества? Посткапиталистическая?
— Хороший вопрос. Склоняюсь к тому, что всё же нет. Это будет всё тот же капитализм, только его отрицание в предельной
— Классовое общество может сконцентрировать ресурсы в одних руках, создать упорядоченную систему, мобилизовать массы людей — в гораздо большей степени, нежели в разрозненных общинах, которые, по сути, напоминают, хоть и спокойную, но всё же низкорослую траву, или даже планктон, без развития, — сказал Гена.
— Правильно, ты очень чётко уловил принцип. Классовое общество способно организовать такие проекты, так разрулить процессы, согласовать интересы, как в общинных структурах просто невозможно. Ну, так вот. Иногда всё же удавалось на определённых витках развития, локально и временно, в рамках уже классовой цивилизации, вернуть в той или иной степени общинные принципы, построение общества на основе равенства и одинаковой ценности каждого добросовестного участника. Это древний Чатал-Гююк на территории современной Турции — что интересно, сначала там выделилась знать, принялась угнетать народ, а потом ее свергли, и социальное равенство продержалось целых две тысячи лет. Позже было еще много подобных обществ, на разных стадиях развития. Ну, попытки, с той или иной степенью успешности. Например, «Город Солнца» в Пергаме — продолжавшееся считанные годы правление Аристоника, Эвмена Третьего. В начале новой эры — в какой-то мере ранние христианские общины. В средневековье — общины Мюнцера, Дольчино. Общины парагвайских иезуитов, а потом на этой же земле несколько десятилетий просуществовало очень интересное государство, независимый Парагвай — до того, как объединёнными усилиями его задавили соседи.
— Интересно... — сказал Гена. — Расскажешь?
— Обязательно. Захватывающая тема. В том числе ради этого я в свое время выучил испанский, изучал первоисточники... Ну, так вот. Чем менее развиты производительные силы, чем менее развиты технические средства управления и обработки информации, тем в большей степени эти социалистические построения являются — да и выглядят — неестественными, «белыми воронами». На фоне «естественного» классового построения.
— А почему? — поинтересовался Денис.
— Думается, потому, что чем слабее развиты производительные силы, тем меньше прибавочного продукта достается единому управляющему центру. А это всё же не только сверхпотребление элиты, но и парирование внешних вызовов, дальнейшее развитие тех же производительных сил. А также выход общества на уровень абстракции, рефлексии — то есть наука и искусство. Для этого, очевидно, нужен освобожденный от непосредственного производительного труда особый слой людей. И вот тут дилемма. Если держать массы трудящихся «в черном теле», то этот центральный «фонд» будет жирнее. А если им оставлять всё необходимое для более-менее нормальной жизни — то при низком уровне развития производства этот «фонд», увы, будет тощим. И такое общество — Гена правильное сравнение привел: «трава», «планктон» — в целом будет сравнительно бедным и примитивным. И, соответственно, гораздо более уязвимым перед любыми вызовами. То, что на протяжении тысячелетий господствующий класс отбирал у низов всё подчистую, — это, надо признать, неизбежная и тяжкая плата за социальное развитие. Большинство фактически было обречено на заклание, на то, чтобы стать жертвой ради блага высших и их возможности определять судьбу всего общества. И залог того, что конкретное государство не будет завоевано другим — тем, которое способно к соответствующей беспощадной мобилизации.
— Ясно... — сказал Игнатенко.
— Однако общество постоянно развивается, совершенствуются его производительные силы. Растет производительность труда и, соответственно, прибавочный продукт. И, значит, с течением времени ориентированные на социальное равенство прорывы — возникающие, по-видимому, под влиянием сплачивающих всех участников сильных идей, под управлением авторитетных альтруистических пророков, вождей, организаций, способных навязать свою повестку в кризисные для старого построения моменты, — становятся всё более естественными
— Согласен, — произнес Денис.
— А с возникновением промышленности как единой национальной и даже транснациональной структуры, с формированием индустриального пролетариата — и, соответственно, с качественным рывком производительности труда — такая вероятность измеряется уже не долями процента, как раньше, а процентами и даже десятками процентов. И вот — Парижская Коммуна. Она не продержалась и ста дней, но, тем не менее, задала вектор и подарила прогрессивным силам бесценный опыт. И совсем скоро история снова дала шанс социализму. Из-за обострений противоречий между старым и новым укладами на фоне изматывающей мировой войны вероятность социалистического перехода приблизилась к ста процентам в России, ставшей «слабым звеном». В таких обстоятельствах важно, ухватят ли этот шанс те силы, которые хотят социализма и готовы повести страну по этому пути. Тогда, в 1917 году, как мы знаем, у большевиков всё получилось. СССР стал локомотивом социального прогресса на целых семь десятилетий. Сразу после жесточайшей войны в середине двадцатого века произошло расширение мировой системы социализма. Она развивалась — то быстро, то медленно, но всё же расширялась. Но в восьмидесятых произошел неестественный откат назад, социалистические завоевания в СССР, Европе и ряде других стран оказались отброшены.
— А почему? Такая мощная страна — и пала за считанные годы... — произнес Гена.
— Это сворачивание социализма, и я имею все основания так утверждать, было искусственным, заранее спланированным, осуществленным посредством волевого решения. Проще говоря, предательства. Да, на базе, конечно, естественных трудностей роста, кризисных явлений — но вполне преодолимых при наличии у верховной власти желания сохранить социализм. Белоруссии удалось «отбиться» и вернуть, хотя бы частично, эти завоевания и идеи, пусть и формально под другой вывеской, уже через три года после всеобщего развала. Некоторые страны вообще так и не пали — КНДР, Куба, Вьетнам. Тот же Китай, как мы уже говорили, постепенно, поступательно развивается как государство с социалистическим целеполаганием, как потенциальное ядро новой мировой социалистической системы, уже на новой технологической базе, более совершенной по сравнению с той, которой располагал советский социализм. Просто о его потенциале и его миссии пока еще рано говорить. Поэтому сейчас самое важное для нас — не допустить разгрома Китая, ставить палки в колеса всем силам, которые хотели бы послужить боевым холопом в угоду глобальному фашизму. И вот, если удастся в наших интересах преодолеть этот кризис, то наступит стратегический перелом. Чем более развитыми в дальнейшем будут производительные силы, тем более неестественным, выморочным будет выглядеть уже не социализм, а капитализм — и вообще элитарное, разделенное общество как таковое. Тем слабее оно будет. Тем сильнее и естественнее будет социализм. Именно он, а не классовое общество, отныне будет в мейнстриме.
— Сейчас ведь прибавочный продукт, как я понимаю, велик? — предположил Гена. — И поэтому социализм становится всё более и более адекватным времени?
— Не просто велик, а колоссален. Производительность труда благодаря новым средствам производства растет неудержимо. Характерный пример — на современных автозаводах рабочий отрабатывает дневную зарплату за полчаса. Остальное же время вкалывает на собственника. И если каждому дать справедливую долю в прибавочном продукте, то большинство сможет вообще не работать. Да, многие вполне справедливо решат, что пусть они будут, раз им всего хватает, жить более-менее нормально, а на собственников пахать не надо — или работать по минимуму. Вообще, мало кто захочет работать, если представится возможность не работать, в такой заведомо несправедливой социальной реальности и в таком статусе. Когда большинство — никто, лишены хозяйских прав, когда за них всё сверху решают. А это грозит господам тотальным крахом. Именно поэтому, несмотря на рост производительности труда, целенаправленно сокращается зарплата, не уменьшается рабочая неделя, повышается пенсионный возраст. Это, конечно, приводит к тому, что систему на фоне подобных противоречий начинает лихорадить. Но владыки, вместо того, чтобы смягчить ситуацию, напротив, еще сильнее закручивают гайки, пытаются тотально ограбить массы, сконцентрировать в своих руках абсолютный максимум капитала и благ. Возникает порочный круг: прибавочный продукт будет всё больше и больше уходить на то, чтобы силой удержать существующее положение вещей, а далее — инициировать рывок туда, где, по мнению господствующего класса, им ничто не будет угрожать.
— Что за рывок? — уточнил Гена.
— Так мы об этом только что говорили. От перспективы вполне вероятного тотального обрушения глобальный правящий класс намеревается удрать в спасительный для него режим полной консолидации капитала и абсолютного контроля над каждым подвластным. В олигархический государственный капитализм, в то самое фашистское неорабовладение. У них просто нет иного выхода, кроме как следовать этой, в общем-то, объективной тенденции. Иного от них ждать бессмысленно — по-другому они управлять не хотят и не умеют. Именно с этой целью они и затеяли так называемую пандемию. Хотят с помощью искусственного интеллекта и цифровых средств контролировать каждый шаг пролетариев. Хотят даже, чтобы уже и организмы людей стали собственностью элиты. Поэтому вопрос стоит так — или человечество валится в пропасть, или этот изживший себя строй уходит, пусть и с большой кровью, на свалку истории, освобождая место восходящим силам. Очевидно, что в случае усиления противоположных капитализму, социалистических тенденций, за которыми эти силы стоят, буржуазные режимы неизбежно, закономерно перейдут в разряд остаточных, доживающих последний век. И перед всем человечеством распахнется путь к коммунизму. К полному коммунизму — и как раз с этой страницы и начнется подлинная история человечества.