Чаша отравы
Шрифт:
— Отлично! Пусть уважаемые люди развлекаются! — прокомментировал сын.
— С другой стороны, концентрация ресурсов у владетелей и обезжиривание низов требует ужесточения узды, надетой на последних, — провозгласил начальник КОКСа. — Даже если они и не думают бунтовать. Значит, будем еще и еще добавлять законы в Спецпакет. Подведем некоторые итоги. Уже есть законы о наказании за неуважение к власти. За клевету на российскую действительность, то бишь на «индивидуально неопределенных» лиц. В пандемию взлетел целый фейерверк новых норм. О наказании за фейки, аж две статьи в УК. За распространение даже достоверной информации,
— Мы дали понять простейшим, что отныне они обязаны беспрекословно повиноваться, — добавил Влад. — Они все под колпаком. Государство должно давить и давить низы везде и всегда, держать их в надлежащем тонусе, чтобы они всегда знали, что они никто, что они рабы. Чтобы отныне голову поднять не смели. Цифровые пропуска, обязательные платные анализы, досмотры с выворачиванием карманов везде, где только можно. Высокотехнологичные средства слежки — для автоматизированного отслеживания повиновения государству и для изымания денег в его пользу, а не для поиска тех, кто совершил преступление против простейших. Это, я думаю, понятно и так.
— Мы расширили полномочия полиции и национальной гвардии, ужесточили ответственность за неповиновение им, наделили их правом оцеплять жилые дома и проводить повальные обыски, стрелять на поражение только лишь по подозрению, — продолжил Беляков-старший.
— Как и у нас, — вставил реплику Бутчер.
— Все СМИ федерального уровня, не желающие отрабатывать темники из администрации президента, мы внесем в реестр иностранных агентов, — добавил Скворцов. — В условиях, когда Россия — осажденная крепость, по-другому нельзя!
Все трое весело рассмеялись.
— Правильно, — одобрил Уильям. — Мы тоже стремимся маргинализировать все медиа, которые не в мейнстриме, то есть не принадлежат глобальным кругам.
— Готовится закон о принудительной эвакуации в концлагеря с изъятием детей, — сказал генерал армии.
— У нас тоже, — ответил Бутчер. — Уже подготовлены, хоть и пустуют пока, новые огромные тюрьмы, оборудованы бывшие военные базы. С вышками и колючей проволокой. Еще десять лет назад мы заготовили миллионы пластиковых гробов — на четыре трупа в одном. Мы должны подготовиться к катаклизмам.
— Или сами подготовить их, — с улыбкой сказал Влад.
— Ха-ха-ха! — отреагировал американец. — Да, господа, вставлю реплику. Вы же знаете, что разнуздывание масс пошло от просвещения. Просвещение привело к проклятому 1789-му. Да, я понимаю, эта волна и мое государство породила, хотя такие, как я, прекрасно жили бы и в лоне аристократического общества. По сути, так и есть сейчас. Мы все переплетены, вне зависимости от того, в какой стране живем — республике или монархии. Та же Сильвия... Вы, я вижу, уже успешно сошлись? — участливо и в то же время с хитринкой спросил Билл у Влада.
Тот благодарно улыбнулся.
— Спасибо, дорогой мистер Бутчер. Я ваш должник. Она просто прекрасная принцесса из сказки. Какое счастье, что всё это — не сон... И я не проснусь, а буду и дальше жить в этом раю...
— Я рад за тебя,
В знак согласия Беляковы молча подняли бокалы. Бутчер, увидев это, поднял свой, и все трое чокнулись.
— Так вот... Что касается просвещения, — продолжал Билл, потягивая через соломинку ледяной коктейль из виски. — Низам знания не нужны. Ум не должен цениться. Должно цениться, вернее, даже не цениться, а рассматриваться как само собой разумеющееся, только послушание власти. И стремление каждого раба занять должность старшего раба, готовность сцепиться в жестокой схватке за эту позицию. Да, у нас напрямую, через законы государства, это не запретить. Хотя ограничения, касающиеся защиты авторских прав, у нас работают более жестко, чем у вас, и закрывают доступ низам к излишним знаниям и культуре. Вам же, думаю, нужен прямой запрет на просвещение, я имею в виду несанкционированное, в обход власти, просвещение.
— Хм... — откликнулся генерал армии. — Это мысль. Запрет на несанкционированную просветительскую деятельность?
— Ну, это уж вы сами решайте, — произнес Бутчер. — Я только идею подал.
— Так... Надо подумать, — начал Влад. — То есть сперва надо вообще определить законом, что это такое, и потом — кто имеет на нее право. Только по лицензии. И за игнорирование ограничений — сначала административная, а при рецидиве уже уголовная ответственность. Ну, естественно, запретить вести просветительскую деятельность тем, кто имел отношение к экстремистской, террористической деятельности, к деятельности нежелательных в России организаций и организаций, посягающих на права граждан. Тем, кто был осужден по ряду статей, тем, кто признан иностранным агентом.
— Дело говоришь, милорд, — одобрительно произнес начальник КОКСа.
— А что, хорошая, стройная картина получается... — возбужденно продолжал Скворцов. — Если всё это будет принято, то любого, абсолютно любого неугодного нам человека можно будет посадить за любое высказывание. А любую организацию — запретить как экстремистскую, нежелательную, посягающую на права граждан. Критика власти — фейк по поводу обстоятельств, имеющих значение для безопасности населения. Или клевета в адрес неопределённых лиц. Или неуважение к государству. Или возбуждение панических настроений. Или, даже если просто предоставление каких-то сведений или советов — незаконная просветительская деятельность. Запрет делиться даже советами друг с другом! Полный контроль владетелей над общественным сознанием! Полное обкладывание простейших флажками! Браво!
— Любой несогласный с тем, что есть владетели и есть простейшие, — враг государства, инакомыслящий, причисляющий себя к организациям протестного толка! — подняв палец, наставительно произнес генерал армии. — Давить! Только давить!
— Вы молодцы, хороший мозговой штурм, — сказал Бутчер, допив бокал. — Ладно, я, с вашего позволения, уединюсь в спальне с Анастейшей. Здоровье надо беречь и поправлять. Появлюсь к обеду.
Отец и сын учтиво попрощались с американцем, и тот покинул палубу.