Чаша отравы

Герасимов Игорь Владимирович

Показательно, что «путчистами» демагогически объявили тех, кто протестовал против незаконной отмены действующей конституции — только потому, что она мешала новому классу собственников, присвоивших общенародное достояние. А президент, подписавший нелегитимный указ, соответственно, объявлялся заведомо «законной властью».

По замыслу новых хозяев России, впереди ее ждал новый основной закон, по которому абсолютная, ничем не ограниченная власть должна принадлежать одному-единственному лицу — Борису Ельцину. И всем его последующим преемникам.

По стадиону близ Белого дома, где ельцинские каратели собирали пленных

и раненых защитников расстрелянной конституции, по-хозяйски прогуливались трое — генерал армии Владислав Волин, полковник Андрей Беляков и их американский партнер Уильям Бутчер, который привез в Москву экспертов по спецоперациям в помощь российским коллегам и для обретения собственного полевого опыта.

Победа пьянила сама по себе. А здесь еще отчетливо чувствовался запах крови, будивший самые древние инстинкты. Победы, победы. Одни сплошные победы. Зеленая улица. Господа неудержимо наступают, не встречая никакого серьезного сопротивления. А быдло, хлопы постоянно оттесняются назад — туда, где они и прозябали до Октября 1917-го. У низов уже больше никогда не будет власти. Общее имущество и сбережения у них забрали новые хозяева, а сами они отныне и во веки веков на этих новых хозяев обязаны вкалывать за корку хлеба.

Отовсюду постоянно раздавались стоны, крики боли, иногда разбавляемые одиночными выстрелами или короткими автоматными очередями. Пленных допрашивали, пытали, а потом убивали. Трупы куда-то деловито уносили. И затаскивали на стадион новых пленников. Адский конвейер работал, как безупречно отлаженный механизм. Некоторых, с первого взгляда непонятно, по какому критерию, не расстреливали, а подвергали куда более изощренным казням.

Трое остановились возле лежащего на земле мужчины, у которого на куртке виднелся небольшой значок с профилем Ленина на красном советском флаге. Пленник был ранен в левое бедро, брючина вся вымокла в крови. На бледном лице выступил пот. Рот был разбит, видимо, при захвате, и заметно кровоточил. Раненый постоянно корчился от боли, сплевывал кровь и сдержанно постанывал.

— Кто вы такой? — поинтересовался Волин, наклонившись над ним.

— Виктор Сергеевич Смирнов, — медленно, с расстановкой, стараясь держать по возможности ровное дыхание, ответил мужчина, с ненавистью глядя ему прямо в глаза. — Рабочий ЗИЛа. Слесарь-инструментальщик шестого разряда. Коммунист.

— Коммунизма больше не будет, многоуважаемый Виктор Сергеевич шестого разряда. Ваша рабочая власть подверглась Устранению нашими слаженными профессиональными усилиями. И уже никогда не вернется. Вашу рабочую собственность мы поделили между собой. И отныне вы будете рабами у нас, у владельцев этой страны, а ваши дети будут рабами наших детей. И вы лично тоже прямо сейчас подвергнетесь Устранению. Так-то вот, — предельно вежливо по форме, демонстрируя деланное сочувствие, сказал генерал армии.

— Планета будет единой. Россия вернулась в лоно мировой цивилизации. Мы, Америка, поможем ей занять ее место. Вы, жалкие комми, проиграли, проиграли навсегда, — по-русски, с небольшим, но всё же заметным акцентом произнес Бутчер.

— Усек, ты, красное отродье? На кого свою рабскую ручонку поднять рискнул? Мы тебя раздавим одним мизинцем и дальше пойдем. Моли нас, своих господ, о пощаде, чтобы тебя прикончили тут сейчас одним выстрелом, а не распяли, — наклонившись к раненому, прошипел

Беляков.

— Вы дерьмо, а не господа, — с трудом, задыхаясь и превозмогая боль, искажая звуки из-за разбитого рта, но всё же более-менее понятно, ответил рабочий. — Вы предатели народа, изменники Родины. Вы, советские люди по рождению, нарушили Присягу и продали страну им, — указал взглядом на американца. — Вы лишили будущего всё человечество, всех разумных людей. Будьте вы прокляты. А коммунизм победит. Мы всё равно возьмем реванш и прикончим вас. А если мы не сможем — то наши дети прикончат ваших детей. А если и они не смогут — значит, наши внуки прикончат ваших внуков. — И, собрав последние силы, смачно харкнул кровью прямо в лицо Белякова. И не только кровью — изо рта вылетел выпавший зуб и попал полковнику прямо в глаз. Несильно и неопасно, но всё же чувствительно.

Беляков резко выпрямился. Несколько секунд стоял, ничего не говоря, словно в ступоре.

Наконец, оцепенение ушло, и лицо полковника ощерилось гримасой бешенства. Он вытащил носовой платок, вытер им лицо и отбросил в сторону. Потом внимательно всмотрелся в лежащего у его ног врага, широко выкатил глаза — и изо всех сил ударил его ботинком прямо по ране на бедре.

Пленник изогнулся от адской боли, и, не в силах сдерживаться, хрипло закричал.

Беляков ударил туда же снова. И еще раз. И еще.

Рабочий затих.

— Медик! — заорал полковник.

Прибежал военфельдшер. Ему приказали привести пленника в чувство. На это ушло минуты две, и тот снова открыл глаза.

Они смотрели, не моргая, друг на друга — Беляков и Смирнов.

Так прошло еще полминуты.

Полковник вытащил свой пистолет, придавил к земле левую ногу Виктора Сергеевича, аккуратно навел ствол на цель и выстрелил прямо в коленную чашечку. Потом так же прострелил второе колено.

Медик деловито суетился у белого от боли, хрипящего и корчащегося пленника, прикладывал ему к носу нашатырь, вкалывал различные препараты — в общем, всячески старался, чтобы тот не «сбегал» в спасительный обморок, а испытывал мучения в полном объеме.

Трое «рыцарей плаща и кинжала» окружили пленного коммуниста и внимательно глядели, явно наслаждаясь зрелищем. Бутчер тоже не удержался и, стараясь не запачкаться в крови, поставил подошву на верхнюю часть лица, придавил, грубо подвигал ногой туда-сюда, заставляя голову пленника качаться... Лишь Волин лично никакого физического воздействия не применил, только смотрел спокойно и умиротворенно.

Полковник вытащил армейский нож, склонился над рабочим, схватил его за волосы и ткнул острием лезвия сначала в один глаз, потом в другой.

Постояв еще немного и подумав, Беляков решил подвергнуть жертву новой пытке. Он вызвал бойцов, чтобы те держали Смирнова за руки и ноги, после чего расстегнул молнию его куртки. Ножом разрезал свитер сверху донизу и рванул пуговицы рубашки, обнажив грудь пленника. И начал упоенно кромсать кожу, стараясь, чтобы лезвие проникало как можно глубже. Сделал пять перекрещивающихся одинаковых по длине надрезов. Потом начал поддевать кожу ножом и отдирать ее клочьями.

Наконец, полковник закончил «операцию», вытер нож и густо вымазанные в крови руки о куртку Смирнова. Наткнулся на приколотый к ней значок со знаменем и Лениным. Подумал, отсоединил его и зачем-то сунул себе в карман.