Чаша страдания
Шрифт:
— Это твой подход к любви?
— Ну, не только мой. Это очень распространенное начало любви, — и, подмигнув, добавил: — Правда, Лилька?
Однажды все собрались у Виктора на вечеринку. Он жил с родителями в трехкомнатной квартире в Тихвинском переулке. Такая квартира была большой редкостью. Родители его как раз ушли в театр, чтобы дать возможность молодежи повеселиться. Они оставили им немного еды и вина, девушки принесли с собой еще еды, а мальчишки добавили еще вина и водки — выпивки им всегда было мало. Девушкам хотелось пофлиртовать и потанцевать,
Лиля прервала его словоизлияния:
— Хочешь потанцевать?
Он посмотрел снисходительно, пьяно обнял ее за талию и повел в танце. Она затихла от удовольствия, положила голову ему на плечо, мечтала, что он коснется ее щеки, а может быть, даже поцелует. Обдавая ее водочными парами, он напевал в такт музыке:
Фокстрот я танцевала С одним нахалом, В отдельном кабинете, Под одеялом. Ах, мама, мама, мама, Какая драма: Вчера была девица, Сегодня — дама…Лиле так хотелось сказать: «Неужели ты не понимаешь, что я влюблена в тебя?» Но она только смущенно прошептала:
— Не болтай пошлостей…
Римма, как более старшая, смотрела на ребят в компании с едва сдерживаемой скептической улыбкой. Она видела и страдания, и старания Лили, понимала, что ей хотелось бы остаться с Виктором вдвоем. Чтобы помочь ей, предложила:
— Давайте играть в «кис-кис-мяу».
— Что это за игра?
— Это игра в поцелуи.
— В поцелуйчики? Конечно, давайте играть. Кто кого целует?
— Никто не знает, кого целует.
— Это как — зажмурившись, что ли?
— В темноте.
— О, в темноте! Это совсем интересно. Готовы. А как играть?
— Один уходит в темную комнату, совсем темную. Вот хоть в комнату Виктора. А остальные кричат ему: «Кис-кис» и сами для себя указывают на одну из нас. Он или она в темной комнате отвечает: «Мяу», не зная, на кого указывали. Если — «Мяу», то тот или та, на кого указывали, идет в темную комнату и там они целуются.
— Здорово. А регламент какой?
— Кому сколько захочется.
Подошла очередь Виктора идти в темную комнату. Римма указала на Лилю и крикнула:
— Кис-кис?
Он комично промяукал: «Мяу». Лиля застеснялась, но Римма толкнула ее к двери:
— Иди, — и шепнула: — Не торопитесь, я отвлеку остальных.
Захмелевшая от вина и от ожидания Лиля, спотыкаясь в полной темноте, робко сделала шаг к Виктору и подумала: «Знает он или нет, что это я?» Он дышал где-то совсем рядом, она ждала, и он вдруг сильно притянул ее вплотную к себе. Целоваться она не умела, но он мгновенно закрыл ее рот губами и просунул руку за блузку, сжимая грудь. Лиля застонала, у нее подкосились ноги, она на минуту оторвалась от его губ:
— Ой, не надо… Умоляю…
Он то ли не слышал, то ли был слишком пьян, целовал ее взасос, одной рукой мял грудь, а другой — схватил за зад и вжимал в себя.
— Ой,
Он как будто оторопел и небрежно бросил:
— Лилька, это ты?
В светлой комнате давно ждали своей очереди:
— Эй, вы там что, увлеклись? Другим тоже хочется.
Римма, искусственно смеясь, подливала всем в рюмки, уговаривала пить еще и еще:
— Пускай целуются, давайте лучше выпьем. Что-нибудь еще осталось?
Лиля с Виктором все стояли друг против друга и тяжело дышали от возбуждения. Она сама приблизилась к нему, положила голову ему на грудь и ждала, что он сейчас еще раз ее поцелует и что-то скажет. Что? Это было так важно!.. Он и сказал:
— Ты вот что, ты приведи себя в порядок.
Лиля заплакала и стала поправлять блузку…
Скоро настала пора расходиться. Она ждала: может, Виктор пойдет проводить ее до метро. И решилась: тогда она сама признается ему в любви. А он, как вышли из темной комнаты, как-то сразу скис, сидел на диване с рюмкой в руке и смотрел куда-то в угол. Вышли они с Риммой вдвоем, та искоса смотрела на Лилю, вытиравшую тихие слезы. А потом сказала:
— Витька, конечно, свинья. Если хочешь его заполучить, ты должны ему отдаться. Мужика надо брать телом. Говорят, у него есть девушка с младшего курса, Надя.
Лиля молчала, глотая слезы.
— Надо было отдаться ему прямо там, в темной комнате. Я все равно никого не впустила бы.
— Ой, как можно!? Так потерять невинность? Это же страшно. А вдруг я бы вскрикнула от боли?
— Не вскрикнула бы. Ничего это не больно. Мне в первый раз не было больно. Мое тело — это мое оружие с шестнадцати лет. Я дам себя трахнуть любому, кто поможет мне получить московскую прописку.
— Это называется «трахать»?
— «Трахать», «шпокать», а по-русски так просто — «…бать», — в выражениях Римма не стеснялась.
— Ты матерщинница, — стыдливо усмехнулась Лиля.
— Станешь тут матерщинницей, когда жизнь не устраивается.
В ту ночь Лиля долго вспоминала вкус его пьяного поцелуя и думала: «Может, Римма права, может, он ждал, что я ему отдамся?.. А я, дура, все говорила „не надо“ да „не надо“… Но почему он сам не решился? Я ж чувствовала, что вот-вот потеряю сознание… Если в другой раз мы останемся вдвоем, я отдамся ему… точно… Интересно, где это будет?.. Да, да, я не буду больше такой дурой, я сразу отдамся ему, если он попросит».
Но получилось так, что просить пришлось ей самой.
В середине четвертого курса Виктора мобилизовали в армию вместе с несколькими другими студентами — продолжать учебу на военно-медицинском факультете в Саратове. Виктор идти в армию не хотел, грубо матерился, но отказаться не мог — закон! Советский Союз оставался милитаристской страной и после смерти Сталина.
Перед отъездом Виктор устроил дома прощальную вечеринку. Лиля решила: «Если я пропущу это вечер, то потеряю его навсегда, а если я отдамся ему, он поймет, что я его люблю, мы станем переписываться, видеться во время его отпусков, а потом поженимся». Так она мечтала и ей очень хотелось обсудить все это с Риммой, но та уехала к отцу в Восточную Германию, где он служил военным врачом в авиационной армии под Берлином.