Часовня погубленных душ

Леонтьев Антон Валерьевич

Катя состроила ей рожу, Оля показала опешившему мужчине язык, и девчонки унеслись со двора прочь.

– А ты говорила – дядя Крюк… – хохотала Катя, смахивая с ресниц слезы.

– Ну все же сходилось! – оправдывалась Оля. – И таинственный сверток, с которого капает кровь, и ножи, и веревка, и крючки…

– Да, далеко нам до Холмса! – заявила Катя с некоторым сожалением. И добавила уже серьезным тоном: – Но ведь дядя Крюк сейчас бродит по городу в поисках новой жертвы. И как было бы хорошо

остановить его!

Они подошли к дому Оли. Вдруг окно на втором этаже – как раз в квартире Оли – распахнулось, из него показалась перепуганная физиономия ее матери.

– Оленька, детка, вот ты где! – воскликнула она странным, дрожащим тоном. – Я же тебя обыскалась! Быстрее домой!

– Мам, я погулять еще хочу! – заупрямилась Оля.

Через несколько мгновений из подъезда вылетел лысый крепыш в белой майке и синих трикотажных спортивных штанах. Это был Геннадий Иванович, отчим Оли. Не говоря ни слова, он подскочил к девочке и, схватив ее за ухо, поволок за собой.

– Садист, гестаповец, дядя Крюк! – орала Оля, пытаясь вырваться из рук отчима.

Геннадий Иванович, раскрасневшись, ударил короткопалой мохнатой лапой падчерицу по лбу, да так сильно, что девочка отлетела на несколько метров и упала навзничь. Катя в ужасе бросилась к подруге.

– Как вы можете, остановитесь! – закричала девочка, бросаясь к Геннадию Ивановичу, который в тот момент больше походил на разъяренного быка.

Отчим, уже немного успокоившись, оттолкнул Катю, приблизился к сжавшейся в комок Оле и прошипел:

– Тунеядка, не смей произносить это имя! Иначе я тебе шею сверну! – Потом показал девочке кулак и бросил: – Живо домой, дважды повторять не стану! Антошку искать будем!

Когда Оля, так и не попрощавшись с подругой, исчезла, Катя узнала от говорливых кумушек, наблюдавших за происходящим во дворе с неподдельным интересом, что пропал Антошка, семилетний брат Оли. Когда мальчик не вернулся из школы, мама Оли перепугалась. И первой ее мыслью было – дядя Крюк! Именно на его совести за последние два с лишним года были двадцать с гаком убийств, причем жертвами маньяка становились исключительно дети, подростки или молодые женщины.

Мать Оли немедленно бросилась в школу. И там выяснила, что после продленки ученики отправились домой – вернее, почти всех забрали родители, которые в связи с накаленной обстановкой не отпускали малышей домой одних. Оле было поручено забирать брата из продленки, но девочка делала это из-под палки, ей хотелось бродить по городу с Катей, а не нянчиться с Антошкой.

Родители все надеялись, что их карапуз – запыхавшийся и раскрасневшийся от игры в футбол с друзьями – вот-вот появится во дворе. Но Антошка не пришел ни в тот день, ни на следующий. А на третий день нашли его труп.

Дядя Крюк

не особенно старался скрыть следы своих преступлений. Наоборот, создавалось впечатление, будто он желает, чтобы тела обнаружили как можно быстрее. Ему требовалась слава, пусть и такая жуткая, и всеобщий страх.

Антошку обнаружили на окраине города, в лесополосе, там, где часто прогуливались собачники со своими четырехногими любимцами. Подробностей Оля не знала, но все только и говорили о том, что ребенку отрезали голову. И что Антошка был самой юной жертвой бесчеловечного маньяка – дяди Крюка.

Олю Катя увидела только на похоронах Антошки.

Стоял март, отличающийся непостоянством погоды, и жаркие денечки сменились серыми и дождливыми. На похороны мальчика пришло, наверное, полгорода. К дому, где он жил, стекалась толпа облаченных в черное жителей. Многие, несмотря на ливень, были с непокрытыми головами и без зонтиков. И женщины, и мужчины, и дети плакали, хотя мало кто из них был лично знаком с семьей Оли. Однако всем был жаль семилетнего карапуза, загубленного дядей Крюком.

Власти сначала хотели прекратить, остановить массовое шествие, опасаясь, что оно перерастет в демонстрацию или забастовку, однако в последний момент дали задний ход. Впереди процессии вышагивала журналистка (некогда студентка мединститута, провалившаяся на первой же сессии) Лариса Бормотухина – высокая, полная девица с кривыми желтыми зубами и нелепой дешевенькой брошью в виде тюльпана на колыхающейся груди. Ее сестра была одной из первых жертв дяди Крюка, и Лариса поклялась, что приложит все усилия, чтобы поймать и покарать монстра.

Сосед Оли, участковый Михаил Федорович Пономарев, стоял у подъезда рядом с молчаливой, с потупленным взором девочки, сестры погибшего. Катя пробилась к подруге, но не знала, что и сказать. Оля без интереса взглянула на нее и отвернулась. Лицо Оли представляло собой один сплошной синяк. Еще бы, ведь Геннадий Иванович обвинил падчерицу в том, что именно она виновата в смерти Антошки, поскольку пренебрегла своими обязанностями, не забрала его из продленки. Вот на пути из школы домой мальчика и похитил дядя Крюк.

Когда из дома вынесли небольшой, обтянутый красной материей гробик, в толпе собравшихся послышались ахи и охи. Оля хотела было приблизиться к гробику, но Геннадий Иванович грубо отпихнул ее и прошипел:

– Прочь, убийца! Чертово семя, тебе самое место, как и папаше, в психушке!

Отчим занес было руку, чтобы отвесить Оле подзатыльник, но его ладонь перехватил Михаила Федорович. Видимо, он сильно сжал ее, потому что Геннадий Иванович поморщился от боли.

– Оставьте девочку в покое, – произнес участковый сурово. – Иначе мне придется задержать вас.