Часовые времени

Политов Дмитрий Валерьевич

Эсэры, кадеты, социал-демократы, анархисты – все эти и многие другие организации пронизывали насквозь тысячи невидимых глазу ниточек, сплетающихся, расходящихся и вновь соединяющихся, несущих в себе информацию, деньги, оружие и, разумеется, кровь. Много крови. Больше всего это напоминало чудовище, медленно растущее в недрах страны, постоянно требующее жертв и готовое вот-вот вырваться на свободу, круша все и вся на пути. В какой-то момент Евгений поймал себя на мысли, что испытывает легкое чувство зависти от того, что Служба практически не имеет отношения к появлению столь изощренного

революционного аппарата – все заслуги по его созданию принадлежали непосредственно аборигенам.

Что ж, Белугину и его коллегам оставалось лишь подтолкнуть этого зверя в направлении, выгодном им. О благополучии местных обитателей думать не приходилось. Да и стоило ли? В конце концов, они сами сделали почти все для того, чтобы облегчить решение задачи крохотной горстке многоопытных кукловодов, притаившихся за спинами тех, кто простодушно считал себя творцами нового мира.

В дверь купе негромко постучали.

– Открыто, - бросил Евгений, досадуя, что кто-то отвлек его от размышлений.

– Позвольте билетик, - кондуктор самым внимательнейшим образом изучил желтый квадратик картона и, прицелившись, ловко пробил его. – В Москву следуете, милостивый государь? Не боитесь?

– Чего? – удивился Белугин, убирая билет во внутренний карман пиджака.

– Так шалят там, - охотно пояснил кондуктор, радуясь, по всей видимости, возможности почесать языком. – Заметили, поди, что пассажиров нынче не шибко много? Боятся людишки.

– В самом деле? – заинтересовался Евгений. – Мне казалось, что прошлогодние беспорядки остались в прошлом.

– Так-то оно так, - вздохнул кондуктор. – Да только носится в воздухе нечто эдакое, - он неопределенно взмахнул рукой, - того и гляди заново полыхнет. Осерчал народишко не на шутку. Кажный божий день то забастовки, то стрельба… Нет, помяните мое слово, скоро опять красного петуха узрим! – последние слова он произнес с затаенным злорадством. Хотя, может это только показалось. В любом случае, Белугин решил не продолжать этот скользкий разговор – к чему лишние неприятности?

– Что ж, надеюсь, правительство разберется со смутьянами, - сказал он сухо, давая всем видом понять, что тяготится беседой.

– Ну-ну, - криво усмехнулся кондуктор. – Счастливого пути! – Дверь в купе громко стукнула.

«Занятно, - лениво подумал Евгений, - а есть ли у царя шансы избежать новой революции? – И тут же ответил сам себе.
– Ну, положим, если разогнать ко всем чертям Думу, повесить – непременно повесить! – сотни две-три самых рьяных болтунов, разогнать или запретить любые партии, пообещать людишкам все мыслимые и немыслимые блага… пожалуй, на какое-то время взрыв можно и отсрочить. Хотя, как ни крути, это лишь временные меры. Нечто вроде Октябрьского манифеста – дали демократические свободы, а действия администрации в новых условиях не обеспечили. Правда, сообразят, что лопухнулись, позднее».

Почувствовав, что окончательно замерз, Белугин поднялся с дивана и сделал несколько энергичных движений, пытаясь согреться. Но тут же болезненно поморщился – простреленное плечо противно заныло, намекая, что, дескать, еще рано давать организму полную нагрузку. Чертыхнувшись,

Евгений решил пройтись по вагону. Набросил на плечи пальто и вышел. Дошел до тамбура, поймав по дороге запыхавшегося проводника, наконец-то попросил сделать чаю и вышел в тамбур. Не торопясь закурил душистую папиросу, радуясь, что нет рядом зануды-медика, пилившего его день и ночь, пока он отлеживался на квартире питерской резидентуры, за эту пагубную привычку, и бездумно уставился в окно.

Колеса выстукивали свой ритм, вводя в подобие гипнотического транса, и Белугин даже не заметил, что стоит в тамбуре уже достаточно долго. Опомнился, когда папироса мирно погасла, догорев до конца, вздрогнул от неожиданности, опять помянул нечистого и, выбросив окурок, направился обратно в купе, решая заодно, а не добавить ли к чаю еще небольшую рюмочку конька. Представил, как доктор, узнав о его планах, снова начал бы длиннющую лекцию о негативных последствиях алкоголя, негромко хихикнул, точно шкодливый гимназист. С улыбкой потянул ручку двери, сделал шаг внутрь и… замер на полдороге – на его месте сидела, небрежно закинув ногу на ногу, одетая в длинное темно-синее платье Ольга, а в руках у нее был его блокнот, который она изучала с живым любопытством.

– Эжен! – воскликнула она, поднимая голову и просто-таки лучась радостью. – Что же ты остановился? Проходи, - она опустила блокнот и Белугин с холодком, проскользнувшим по позвоночнику, увидел, что в другой руке она сжимает маленький черный пистолет.

Глава 7

Глава 7

Алексей. 1942

– Не верю я ему, командир, - старшина Иксанов лениво почесал небритую щеку, мрачно глянул на Белугина и сплюнул в сторону. – Мутный он какой-то. А историю, что он нам тут втюхивает, впору сказочникам отдать – как раз по их части будет.

– Погоди, Сашка, - лейтенант Фурсов слегка поморщился, недовольно зыркнув исподлобья на подчиненного, - не гони лошадей. Что ты предлагаешь?

– Известно что, - Иксанов выразительно поиграл финкой. – Какие еще могут быть варианты. Стрелять-то нельзя - враз немчура набежит.

Алексей нарочито лениво посмотрел на Фурсова, ожидая, что тот скажет. Для себя капитан твердо решил: не стоит ввязываться в ненужный спор и доказывать, что не верблюд. Оправдываешься – значит виноват! А виноватым себя Белугин не считал. По крайней мере, перед наткнувшимися на него разведчиками уж точно. Вот если бы на их месте оказался кто-нибудь другой – со званием повыше, да с петлицами иного цвета, тогда еще ладно, а так…

– Это точно, - согласился со старшиной лейтенант и вдруг быстро спросил, обращаясь к Белугину: - Sagen Sie, und Ihre Freunde weit?[1]

Алексей тяжело вздохнул.

– Тебе по-каковски ответить, лейтенант? Нет, я могу, разумеется, и по-немецки, и даже с гораздо лучшим произношением, чем у тебя, но какой в этом смысл? Или моего удостоверения не достаточно? Может не в порядке там что?

Фурсов хмыкнул.

– Да нет, с документами у тебя все в порядке.

– Тогда в чем дело?