Часовые Вселенной
Шрифт:
— Хватит,— устало сказал Харпер.— Мне тридцать семь лет, я пообщался с девятью людьми, которых разыскивала полиция, и ты притворяешься, что в этом есть нечто удивительное. А со сколькими ты сам посидел рядышком за полвека своей греховной жизни?
— Должен признаться, со многими. Но ни один не говорил мне, что он в розыске, и не умолял его забрать.
— Мне тоже никто такого не говорил.
— Все совершали одну и ту же ошибку — оказывались рядом с тобой. Ты сильно увеличил нам раскрываемость, и комиссар считает тебя чуть ли не богом. Мне же ты больше напоминаешь дьявола. Несомненно, во всем этом есть нечто
— Тогда скажи, что именно.
— Не могу,— признался Райли.— Не могу дать разумного объяснения.
— Некоторые вечно оказываются там, где что-то случается,— заметил Харпер.— И ничего не могут с этим поделать. Просто так уж выходит. Возьми, к примеру, мою тетку Матильду...
— Пусть ее берет кто-нибудь другой — а я женат,— сказал Райли.— Ты собираешься раскрыть это дело или предпочитаешь сидеть на жирной заднице до тех пор, пока я не приказал тебя арестовать?
— Какая обещана награда?
Райли возвел глаза к потолку.
— Он слабеет при мысли о деньгах. Пять тысяч долларов.
— Я подумаю.
— Если ты рассчитываешь подождать, пока награду поднимут,— предупредил Райли,— ты можешь вообще опоздать. Судя по голосу Ледсома, он достаточно зол, чтобы отправить за решетку собственную мать.
С этими словами Райли коротко кивнул Мойре и вышел.
Харпер и секретарша молча слушали, как удаляются по коридору тяжелые шаги.
— Мойра, ты чувствуешь во мне нечто странное?
— О нет, мистер Харпер,— заверила она.
И она говорила правду. В мыслях Мойры читалось, что ей хотелось бы, чтобы босс был дюймов на десять повыше и лет на десять помоложе — это могло бы добавить некоторой пикантности конторской работе. Но только и всего: самые сильные эмоциональные запросы Мойры удовлетворялись где-то за пределами этого кабинета.
Харпер не стал глубже погружаться в ее мысли. Его жизнь напоминала жизнь человека, идущего через ночной город с хорошо освещенными спальнями, окна которых распахнуты настежь. Он пытался не подсматривать, он не хотел смотреть, но часто избежать этого не удавалось. Он вторгался в частную жизнь по двадцать раз на дню и столько же раз об этом сожалел.
— Райли, похоже, несет ерунду.
— Да, мистер Харпер.
Наутро Харпер позвонил Райли.
— Что-то мне не по себе от нашего вчерашнего разговора.
— На что я и рассчитывал.
Райли самодовольно ухмыльнулся с крошечного видеоэкрана.
— В моем деле все под контролем и организовано получше, чем в некоторых полицейских управлениях,— сказал Харпер,— Думаю, я могу позволить себе отпуск на несколько дней без риска обанкротиться. Но вслепую действовать не намерен.
— Что ты имеешь в виду?
— Прежде всего — я ничего не добьюсь, если ребята Ледсома схватят меня скуки ради, едва я шагну за порог.
— Я за прослежу этим,— пообещал Райли,— Они оставят тебя в покое — если не сумеют доказать, что тебя можно брать тепленьким.
— Мне нужны адреса вдовы Элдерсона и той девушки. Атак-же типа, который звонил Ледсому,— если им удалось выяснить, кто он такой был.
— Предоставь все мне. Перезвоню, как только смогу.
Харпер повесил трубку, глядя, как темнеет экран. Ему не нравилась ситуация, в которой он оказался. То, что он ввязался в историю с убийством, волновало его меньше всего — рано или поздно загадка
На самом деле все обстояло довольно просто. Харпер давным-давно обнаружил, что, если достаточно долго смотреть на человека с нечистой совестью, тот насторожится и в голове его во всех подробностях возникнет картина совершенного им преступления. За последние десять лет Харпер девять раз бросал рассеянный взгляд на людей, в мозгу которых срабатывал мысленный сигнал тревоги. Сами того не подозревая, люди эти сообщали Харперу, почему срабатывал такой сигнал, в буквальном смысле слова силой собственной мысли отправляя себя в тюрьму или на электрический стул.
Харпер легко мог представить, что бы началось, если бы все вокруг узнали, что их мысли вовсе не являются их нераздельной собственностью. У него не осталось бы друзей, кроме таких же телепатов, как он сам,— если таковые существовали.
Что касается преступников, те наверняка сделали бы все, чтобы отправить его на тот свет. Удовольствие, которое Харпер получал от жизни, тщательно скрывая свою сущность, сменилось бы непрерывным кошмаром.
В ожидании звонка Райли Харпер мрачно развлекался, представляя себе, как именно мог бы погибнуть от рук испуганных преступников. Естественно, они не могли прибегнуть к обычным методам, подкараулив его с пистолетом в темном переулке. Убийце не удалось бы не думать о том, что он собирается совершить, а это предупредило бы жертву о грозящей опасности. Не годилась любая тактика, подразумевавшая присутствие живого, мыслящего разума.
Им пришлось бы воспользоваться автоматическим, дистанционно управляемым устройством, которое не смогло бы выдать своих намерений. Например, бомбой с часовым механизмом.
Однажды утром Харпер мог прийти в свою контору, весело поздороваться с Мойрой, сесть за стол, открыть ящик, и... бах! А когда рассеялся бы дым, Харпер узрел бы загробную жизнь — если таковая вообще существует.
Возможно, полиция заинтересовалась Харпером именно потому, что он сообщал о преступлениях слишком открыто и слишком часто. Поступал он так по большей части потому, что терпеть не мог оказываться рядом с тем, кто безнаказанно совершил злодеяние; с тем, кто в любой момент мог попытаться совершить подобное еще раз. Эго шло вразрез с чувством справедливости Харпера. И ему нравилось сознавать, что наконец-то очередная несчастная жертва дождалась отмщения.
Однажды Харпер обнаружил, преследовал и в конце концов пристрелил типа, совершившего семь изнасилований и одно убийство при отягчающих обстоятельствах. Харпер просто не мог позволить подобной мрази и дальше разгуливать по улицам... Позволить только ради того, чтобы не попасть под подозрения Райли.
Возможно, в будущем будет лучше сообщать полиции сведения не напрямую, а, скажем, с помощью анонимного телефонного звонка. Впрочем, вряд ли это поможет. Харпер стал слишком известной личностью, полиции недолго придется гадать, от кого поступил донос. Любой полицейский — от комиссара и ниже — сможет сложить два и два и получить четыре.