Часовые Запада

Эддингс Дэвид

– Пытаюсь найти человека, который знает, что за стежок идет по краю этой штуки, - с отвращением ответил он и взмахнул запачканной кровью рубашкой.

– Ну-ка, дай посмотреть.

Шелк молча вручил рубашку ей.

Польгаре оказалось достаточно одного взгляда.

– Северо-восточная Драсния, - сказала она, возвращая ему сорочку.
– Где-то возле города Реон.

– Ты уверена?
– Шелк поспешно встал.

Она кивнула:

– Такой стежок появился несколько веков назад - еще тогда, когда вся тамошняя одежда шилась из оленьей кожи.

–

Ничего себе, - сказал Шелк.

– Что?

– Я весь день бегал с этой тряпкой вверх-вниз по лестницам, туда-сюда по всем швейным мастерским в Риве, а все, что надо было сделать, - просто показать это тебе.

– Значит, убийца из Драснии, - сказал Гарион.

– Из северо-восточной Драснии, - поправил его Шелк.
– А люди у них там очень странные, еще хуже, чем те, которые живут на болотах.

– Странные?

– Ни во что не вмешиваются, рот держат на замке, недружелюбные, делятся на кланы, очень скрытные. Каждый человек в северо-восточной Драснии ведет себя так, словно у него в рукаве - все государственные тайны.

– За что им ненавидеть Сенедру?
– недоуменно нахмурившись, спросил Гарион.

– Я бы не стал особо налегать на то, что убийцу послали из Драснии, Гарион, - сказал Шелк.
– Люди, которые нанимают других, чтобы за них совершили убийство, не станут искать наемников возле своего дома, а потом, хотя в мире немало убийц, женщины среди них крайне редки.

Когда установились зимние холода, Польгара наконец заявила, что опасность для Сенедры миновала.

– Я все-таки останусь, - прибавила она.
– Дарник и Эрранд прекрасно справятся дома и без меня, а иначе, боюсь, не успею я вернуться, как снова надо будет ехать сюда.

Гарион непонимающе посмотрел на нее.

– Уж не думаешь ли ты, что я позволю кому-нибудь принимать первого ребенка Сенедры?

В канун Ирастайда выпало много снега, и по узким кривым улочкам Ривы пройти было невозможно. У Сенедры испортилось настроение. Талия ее все увеличивалась, она стала неуклюжей, и кроме того, на нее угнетающе действовало вынужденное заточение в цитадели. Польгара спокойно воспринимала вспышки гнева и потоки слез маленькой королевы; ее лицо почти не меняло выражения, даже когда буря крепчала.

– Ты же хочешь этого ребенка, правда?
– спросила она как-то в один из таких "штормовых" деньков.

– Конечно, - с негодованием ответила Сенедра.

– Ну, тогда тебе придется потерпеть. Это единственный известный мне способ обзавестись ребенком.

– Не пытайтесь урезонить меня, госпожа Польгара, - взорвалась Сенедра.
– У меня просто сейчас такое настроение.

Польгара посмотрела на нее с некоторым любопытством, и Сенедра неожиданно рассмеялась.

– Я веду себя глупо, правда?

– Да, немного.

– А все потому, что я чувствую себя огромной и страшной.

– Это пройдет, Сенедра.

– Иногда я жалею, что люди не откладывают яиц, как птицы.

– Мне все же больше нравится старый проверенный способ, моя милая. Да и потом, мне кажется, ты вряд ли усидела бы в гнезде.

Ирастайд в этом году прошел

тихо. Празднования на Острове были искренними, но не шумными. Казалось, все население Ривы затаило дыхание, ожидая более значительного повода для торжества. Зима оказалась щедрой на снег и морозы. Примерно через месяц после Ирастайда наступила недолгая оттепель - на день или два, а затем снова воцарилась стужа, превратившая намокшие сугробы в ледяные кирпичи. Медленно тянулись недели; все ждали.

– Нет, ты только посмотри!
– однажды утром сердито сказала Сенедра Гариону.

– Куда, дорогая?
– ласково спросил он.

– Туда!
– Она с раздражением указала в окно.
– Опять снег идет.
– В ее голосе звучала осуждающая нотка.

– Я не виноват, - ответил он, словно оправдываясь.

– Разве я тебя обвиняю?

Она неуклюже повернулась, чтобы посмотреть на него. Из-за ее маленького роста увеличившийся живот казался еще больше, а иногда она нарочно выпячивала его навстречу Гариону, словно обвиняя мужа в появлении этого уродства, испортившего ее фигуру.

– Я просто хочу сказать...
– Она замолчала на середине фразы, и лицо ее приняло странное выражение.

– С тобой все в порядке, дорогая?
– спросил Гарион.

– Не говори мне, Гарион... Я...
– Она опять замолчала.
– Ой...
– сказала она шепотом.

– Что такое?
– Он вскочил.

– О боги, - сказала Сенедра, кладя руки на поясницу.
– Ой, мама, ой, мама...

– Сенедра, я ничего не понимаю. В чем дело?

– Наверное, мне лучше лечь, - произнесла она отсутствующим тоном. Она величаво заковыляла прочь из комнаты и вдруг остановилась на пороге.
– Мама, - снова повторила она. Лицо ее побледнело, и ей пришлось опереться на спинку стула, чтобы не упасть.
– Я подумала - было бы хорошо, если бы ты послал за госпожой Польгарой.

– Это уже... Я хотел сказать... ты...

– Не болтай, Гарион. Открой дверь и позови тетушку Пол.

– Ты хочешь сказать, что...

– Я не хочу, Гарион, я уже говорю.
– Она вразвалку подошла к дверям спальни и снова остановилась, тяжело дыша.
– О боги всемогущие!
– вырвалось у нее из уст.

Гарион, спотыкаясь, подошел к двери и распахнул ее.

– Позови госпожу Польгару!
– сказал он всполошившемуся часовому.
– Немедленно! Бегом!

– Да, ваше величество!
– ответил тот и, бросив копье, поспешил исполнить приказание.

Гарион захлопнул дверь и кинулся к Сенедре.

– Могу я что-нибудь сделать?
– спросил он, нелепо размахивая руками.

– Помоги мне лечь, - сказала она ему.

– Лечь!
– воскликнул он.
– Ну конечно!
– Он схватил ее за руку и потянул за собой.

– Что ты делаешь?

– Кровать!
– выпалил он, указывая на их королевское ложе под бархатным балдахином.

– Я знаю, что это такое, Гарион. Помоги мне. Не надо меня дергать.

– А!
– Он поднял ее на руки и неловко пошел к кровати, глядя перед собой широко раскрытыми глазами; мысли его путались.