Часть первая. Тропы Тьмы
Шрифт:
– - А металлолом где будете брать?
– - На подводах из города возить будем. Чугуна много идёт сейчас.
– - И на что переплавлять?
– - Да просто -- на чугунные чушки. А их уже -- обратно в город, на заводы. Теми же подводами.
– - Не дороговато ли выйдет таскать туда-сюда чугун гужевым транспортом?
– - Коммунисты денег не считают. Если потребуется, впряжём людей, это недорого. А потом, когда развернёмся -- проложим сюда узкоколейку. Вот это будет уже настоящее дело! Согласны?
Керн механически кивнул, продолжая размышлять напряжённо о чём-то своём, сокровенном.
– - Так что с Бенедиктовым-то сделаете?
– - побеспокоил его Юрий.
– - А почему вы думаете, что я ничего ещё с ним не сделал?
– - Я опять был рядом.
– - Юрий снова мечтательно улыбнулся.
– - Если хотите, могу даже помочь его побить. Партийная солидарность, скажем прямо. Или, может, хотите отпустить его?
Керн посмотрел на Юрия долгим, изучающим взглядом. Потом решительно сказал:
– - Отпускать без наказания врага наших идей я не вижу смысла. Тем более что вы понесли дисциплинарную ответственность, вмешавшись в наш с ним спор.
– - Кто это вам сказал про ответственность?
– - Олег Кристаллов.
Юрий снова заулыбался.
– - Да, этот может. Так что, предлагаете наказание?
– - Наказание, но соответствующее правовым нормам. Я, простите, не палач, и избивать людей кастетом не приучен. Предлагаю продлить его арест до одних суток.
– - Тогда нам придётся принести ему одеяло, а утром суп.
– - Пусть так, -- сказал Керн.
– - Но раз задача в том, чтобы сломать его убеждения, есть прекрасный способ сделать это. Я скажу ему, что я партийный ревизор из центра и что я спасу его жизнь, так что он должен мне сапоги лизать. Это может сработать. Сильные мужчины обычно сентиментальны.
– - Вы и в самом деле так наивны?
– - поморщился Юрий.
– - Не будет он лизать ваши сапоги. Таких, как он, гадов ломает только боль. Но в вашей методике есть здравое зерно: забыть его в камере на некоторое время -- это хороший способ напомнить ему о его обязанностях истопника. Ведь у нас твёрдая дисциплина, и каждый занят своим делом. Раз истопник сидит в камере, все помещения для населения не отапливаются. А не отапливаются они потому, что истопник слишком громко демонстрировал свои политические убеждения сотрудникам администрации. Ночи ещё холодны, людям придётся прилично помёрзнуть. И как вы думаете, что наш контингент, наш средний класс заявит этому истопнику, когда тот вернётся в своё жилище? Людям вовсе не приятно сидеть в холоде только потому, что назначенному администрацией ответственному истопнику вздумалось не вовремя вякнуть что-то лишнее. Думаю, после этого у него резко поубавится сторонников идейной базы, не так ли?
Юрий взял Керна под руку.
– - Искусство управления людьми -- это прежде всего искусство тонкого манёвра. Учитесь, товарищ Керн! Учиться, учиться и учиться -- вот главная историческая задача нашего класса на пороге будущего бесклассового общества!
Керн вернулся в комнату в поганом настроении. Не спалось. Было около часу, за окном натягивало с юга тучи, по комнате сильно пахло сморчками.
Сосед Керна, дозорный, не спал.
– - Ну, и как?
– - спросил он.
– - Пришил Бенедиктова?
– - С чего бы!
– - удивился Керн.
– - Руки марать.
– - Плохо, что не пришил. Это Юрка тебе подлянку подстраивал. Годишься ты в гостиоры или нет. Если рука твёрдая и в сердце жестокости много -- тогда годишься. А так -- застрянешь здесь. Сошлют в управленцы нижнего звена. Или, как меня, в дозорные. А мог бы и вообще из администрации в население укатиться, только бумажки у тебя увесистые. Но Юрка теперь будет сильно недоволен.
– - Да зачем ему?
– - спросил Керн, укладываясь.
– - Вербует в гостиоры. Это, брат, такое дело! Страшное дело. Загадочное. Ни на одну голову не налезает. Опять же, они там на тайном посвящении должны отдать часть себя.
– - Какую часть?
– - заинтересовался Керн.
– - А-а, -- дозорный окончательно потускнел лицом.
– - Давай спать. Не убил -- и ладно. Но только смотри теперь в оба. Как бы промах нигде не сделать.
– - Я редко промахиваюсь, -- успокоил его Керн.
Оно помолчали, возясь на жёстких постелях. Каждый слышал, что другой не спит, погруженный
– - А что, говорят, много расстреливать будут?
– - спросил вдруг Керн шёпотом.
– - Говорят, много будут расстреливать, -- таким же шёпотом ответил ему дозорный.
– - А кто говорит?
– - Товарищ Олег говорит. Красную Зону крепко придётся почистить. А там и за Периферию возьмёмся.
– - А Периферия -- это где?
– - А везде. Где по-старому живут. Вот где мне никого не жалко! Довели, понимаешь, всю планету до ручки...
– - И что же, прямо всех под расстрел?
– - Ну, кого куда! А ты их не жалей, не жалей! Ты тут в первый год не был, а тут такие суки сидят! То им подай, так их обслужи, этого им надо, того надо, работать они не будут и не желают... Тьфу! И всё время -- права, права, права! Только у них и есть права! А мы -- быдло сермяжное! Нет, правильно товарищ Олег их к ногтю берёт! Я бы всех тут под пулемёт поставил! Только по-честному, без гостиоров без этих... А ну их всех! Давай, товарищ, спать, два часа ночи уже, а в шесть -- опять подъём. И мне ещё втык будет, за девку сбежавшую. Давай... давай!
Он поворочался ещё минутку и захрапел.
Заснул и Керн -- мозг его утомлён был странными впечатлениями сегодняшних суток.
Керн проснулся под утро; в окне серело, по цинку подоконника стучали редкие дождевые капли. Соседа не было, койка его стояла смятая и неряшливая. Стрелки стояли на пяти часах. Спасть хотелось мучительно, но переживания и мысли давили сильнее, чем тяга к сну.
Два дня назад, в рабочем комитете, Керн даже представления не имел о том, с чем ему предстоит столкнуться. До этого времени он работал в отряде гражданской защиты Дозорной Службы, строил на случай новых бед противорадиационные убежища на городских окраинах. В комитет его вызвали прямо с работы. Изложили суть проблемы: рабочая коммуна, расположенная в двух днях езды от города и населённая беженцами из заражённых районов, оказалась во враждебном, бандитском окружении. Требуется помочь коммунарам организовать крепкую и грамотную оборону.
Керн согласился не задумываясь: по временам он чувствовал в себе военное призвание, столь дискредитированное в глазах общества страшными событиями последних лет. Он был готов и к тому, что придётся принимать крутые меры. Когда экологи, подсчитав последствия третьей мировой войны, объявили, что земной биосфере осталось жить чуть меньше года, во многих местах стало по-настоящему страшно. В трудных условиях выживали лишь те человеческие общества, которые умели противостоять гибели коллективными, общественными усилиями. Так случалось уже не раз, и всякий раз, стоило обстановке чуть поправиться, как находились те, кто стремился оседлать и направить в свою пользу это коллективное движение. Потребовались столетия эволюции общественных механизмов и технологий, чтобы распознать такие поползновения в зародыше. Носителями объективной части этого знания стали те социологи и историки, которые нашли в себе смелость отказаться от господствовавшей в последние предвоенные времена "цивилизационной" модели развития общества, вернуться к поиску глубинных закономерностей человеческого жизнеустройства. Это знание, точное и сложное, было совершенно открытым для любого, кто соглашался с его необходимостью; тем большее горе несли людям авантюристы, пытавшиеся облечь объективные истины исторических процессов в сладкую облатку готовой к употреблению идеологии. За отважными учёными-гуманитариями объявлена была призовая охота; "гуманитарное" становилось синонимом всяческой лжи, а между тем полуобразованные сладкопевцы продолжали сулить человечеству мгновенное и беспроблемное избавление от всех бедствий. Это была верная смерть. И это поняли. По всему миру люди объединялись, стихийно или организованно, чтобы дать окончательной всеобщей гибели отпор. И смерть отступала. Уничтожались радиоактивные отходы, очищались города и поля, вновь появились продовольствие, инструменты, медицинские принадлежности... Организованная жизнь оказалась способна победить и на это раз. Но каждый день этой жизни был полон борьбой.