Частная Академия. Осколки
Шрифт:
— Сволочь ты, Баев, — уже спокойнее повторяю я. — Куда поедем? Или пойдем? Погода хорошая…
— А куда хочешь?
— Хочу, чтобы ты показал мне Москву, как сам ее видишь. Хочу увидеть твоими глазами.
Артем мрачнеет, улыбки уже нет, и взгляд становится холодным и отстраненным.
Обнимаю его крепче и шепчу в ворот пальто.
— Это ведь город твоего детства. Но если хочешь, можем сделать вид, что оба здесь впервые.
— Ладно, — сдается он, а я и представить не могу, чего мне будет стоить эта маленькая победа. —
Однако идем мы довольно долго — уже больше часа. Проходим переулочки центра, а потом пересекаем оживленный Арбат. Тут чуть не даю слабину — хочется поглядеть на Старый Арбат, сфоткаться у Стены Цоя и послушать уличных музыкантов. Но Артем ведет меня совсем в другую сторону, и я подчиняюсь.
Чувствую, что мы идем в особенное для Артема места. И то, что он решился мне его показать — дорогого стоит.
Мы оказываемся перед огромным желтым зданием. И глядя на памятник перед ним, сразу понимаю, где мы.
— Консерватория… Так это ты здесь…
— Не был пять лет, — обрывает меня Артем. — После аварии ни разу не приходил.
У него напряженный голос, а во взгляде столько металла и холода, что невольно поеживаюсь. Не представляю, что сейчас на душе у Баева. Осторожно касаюсь пальцами его ладони, он не убирает руку, и я, чуть осмелев, веду его вперед.
Сейчас утро, но перед зданием кучкуется несколько компаний, явно студентов. Они болтают о чем-то, громко смеются. И я тут же пытаюсь представить Артема среди них. Получается с трудом. Все-таки в нашей академии он выглядит более естественно, что ли.
— А ты не думал…
— Нет!
Артем очень категоричен, а я, конечно, не смею его разубеждать. Мы проходим мимо веселых компашек, и Баев, не сразу, но начинает рассказывать о том, как поступал сюда.
— Мы сюда часто приходили, когда учились в школе. Знаю здесь каждую скамейку. Хочешь зайти внутрь? — кивает он на здание. И по глазам вижу — его самого туда тянет.
— Конечно. А можно?
— Думаю, да, — Артем внимательно листает контакты в своем телефоне, звонит кому-то, и через пять минут мы заходим в консерваторию.
Первое впечатление — у нас в академии все намного современнее, свежее и дороже. Но зато здесь непередаваемая атмосфера — как будто время застыло, и ты окунаешься в совсем иной мир. Даже не верится, что за толстыми стенами течет другая жизнь.
— Баев?! — слышу грозный женский возглас и инстинктивно вжимаю голову в плечи. А ведь это не меня окликнули!
Оборачиваюсь и вижу маленькую старушку лет… да столько не живут, наверное. Там глубоко за восемьдесят, судя по сгорбленным плечам и испещренному морщинами лицу. Но взгляд живой и злой. Она стоит на месте, а Артем уже спешит к ней. Да еще с покорным видом, я и то возмутилась ее окрику.
— Изольда Игоревна, — Артем почтительно склоняется над старухой, которая ему едва до плеча дотягивает. И… целует ей руку. — Рад вас видеть.
Что?! Стою в
— …за столько лет ни разу не появился! Позор какой! Я была лучшего о тебе мнения, Тема. Ты хотя бы играешь?! Или забыл, как задницей на банкетку садиться?! Столько времени на тебя убила. Неуч!
— Играю, Изольда Игоревна, — еще ниже склоняется перед грозной старухой Баев. И правда, нерадивый ученик перед учителем. Но на это так смешно смотреть — она такая мелкая и злобная, а Артем… высокий, сильный и… очень трепетно глядит на эту грымзу!
Да кто бы из наших увидел, не поверил бы!
— Ладно, идем, посмотрю, как сыграешь Шопена Вальс до-диез минор. И девочку свою забирай! Хоть не эта бездарь Збарская, уже хорошо!
Артем кивает грымзе, потом подходит ко мне и берет за руку.
— Ты хотела когда-то увидеть, каким я был? — заговорщически шепчет, а в глазах сверкают веселые огоньки. — Тогда пошли.
Глава 42
— Да сколько вообще в тебе терпения?! И главное, почему оно досталось этой старой перечнице?!
Я говорю очень плохие слова, но после четырех часов в консерватории считаю, что имею на них право.
— Ревнуешь? — ухмыляется Баев. — Она не перечница. Пожарская — это легенда, она как национальное достояние. Мне вообще повезло, что она меня не послала сегодня.
Такого озорного и веселого Артема я не видела. И еще что поражает — необыкновенная легкость, которую я в нем не замечала раньше. Как будто другой человек.
— Ты отлично играл. Я, конечно, не легенда, но мне понравилось. Изольда тебя хвалила, ты мог бы вернуться…
— Нет, Мира. Не мог бы. Я не готов становиться посредственным музыкантом. Пожарская просто меня пожалела.
Кому-то не мешало бы усмирить свою гордыню.
— Ну, не знаю. Мне кажется, она была искренней. Но нужно больше практики, тут я с Изольдой согласна. Я, кстати, ни разу не слышала, как ты играл, с тех пор как вернулась.
— Некогда было, — Артем обнимает за плечи и шепчет, целуя в висок. — Спасибо!
— За что?
— Без тебя я бы туда не пошел.
Мы обедаем, потом я, все же, уговариваю Артема пойти на Старый Арбат. Огромная пешеходная улица полна таких же, как я, туристов, которые никуда не торопятся и с любопытством посматривают на работу художников, или останавливаются слушать музыкантов. А я иду фоткаться к Стене Цоя. Я не фанатка его, но это музыка моих родителей, они до сих пор его слушают. Не думала, что когда-нибудь здесь окажусь, но сделать это оказалось намного проще, чем признаться маме и папе, что у меня есть парень. До сих пор трушу.