Частная жизнь адмирала Нельсона
Шрифт:
Сэр Уильям явно не сожалел о женитьбе. «Пока у меня нет никаких оснований раскаиваться в шаге, предпринятом мною вопреки мнению света, — говорил он леди Мэнсфилд. — Женитьба на Эмме — мое личное дело. Я знал, на что иду, ведь, как вам известно, до брака мы прожили вместе целых пять лет… Приглядитесь к кругу воспитанных, превосходно вышколенных великосветских дам, и вы убедитесь, сколь немногие из них могут сравниться с нашей якобы невоспитанной девочкой».
Леди Гамильтон сильно облегчала мужу, выглядевшему, по ее словам, «очень нездоровым», повседневную жизнь, и, кроме того, она еще оказывала ему неоценимую помощь в работе, ибо в непродолжительном времени сделалась любимицей королевы, выказывавшей ей самые теплые знаки внимания и в ответ получавшей разнообразные сведения и сплетни, которыми могла поделиться с ней — женщиной неистощимо любопытной — леди Гамильтон как жена английского посланника. К тому времени, как в
«Я теперь в политике, — писала леди Гамильтон Чарлзу Гревиллу. — Пришли мне какие-нибудь новости политические и частные… Мне это нужно для нашей дарогой всеми любимой королевы, которую я обожаю. Я жить без нее не могу, она мне и мать, и друг и вообще все… Она лучшая женщина на свете; и сердце у нее такое доброе и прямое. Ты скажешь я говорю так потому что мы с ней такие друзья, ты скажешь, что я пристрастна, но спроси любого, кто ее знает. Она любит Англию… Вечерами я прихожу к ней и мы проводим два-три часа tete-a-tete. Иногда поем. А вчера мы с королем три часа пели дуэты. Но получалось плохо, ведь он поет как Король».
Сэр Уильям и леди Гамильтон находились в наилучших отношениях и с капитаном Нельсоном. Он останавливался у них в Palazzo Sessa и, в свою очередь, как-то приглашал позавтракать у себя в капитанской каюте «Агамемнона» в компании со знатными туристами из Англии и кое с кем из англичан, постоянно живших в Неаполе. Столовые приборы для завтрака он одалживал все там же, в Palazzo Sessa. «Леди Гамильтон исключительно внимательна и добра к Джошиа: она показала ему Неаполь, — писал Нельсон жене, — Столь юная дама с изысканными манерами делает честь краям, где она выросла».
Правда, тогда он еще не узнал ее особенно близко. В тот день, когда Нельсон давал завтрак, ему предстояло, проводив англичан, принять на борту самого короля. Раньше Нельсону уже приходилось обедать с королем, сидя, как он с гордостью записывал в дневнике, по правую руку от его величества, в окружении многочисленных знатных лиц, в том числе и английского посланника. Но в тот день встреча с королем так и не состоялась, ибо было получено сообщение, что от берегов Сардинии отошел французский корвет. В данных обстоятельствах, писал Нельсон брату Уильяму, «честь родины требовала одного — идти навстречу, и, при всей неготовности моего судна к походу, уже через два часа мы вышли в море. Пусть французы увидят, на что способен английский военный корабль».
Пройдет пять лет, прежде чем Нельсон вновь окажется в Неаполе и увидит леди Гамильтон.
ГЛАВА 10
Корсика
Нынче утром меня ранило, но, как можете убедиться по почерку, не сильно
На пути в Сардинию «Агамемнон», лучший, по словам Нельсона, корабль из тех, на которых ему случалось ходить, имел первое беглое соприкосновение с противником. На рассвете впередсмотрящий заметил французскую флотилию, и вскоре после восхода «Агамемнон» обменялся несколькими выстрелами с одним из вражеских фрегатов, «Мельпоменой». Оба серьезно пострадали. Нельсон собрал офицеров на совет — готово ли судно к немедленному продолжению военных действий. Последовал единодушный ответ — нет. Прежде всего не хватало людей — почти треть команды оставили в Тулоне помогать силам, отражающим наступление войск французского Конвента. И хотя сама «Мельпомена» уступала размерами и вооружением «Агамемнону», объединенные силы вражеской флотилии явно его превосходили. В общем, «Мельпомену» отбуксировали на Корсику, а «Агамемнон», после ночной беспрерывной вахты плотников и такелажников, взял курс на Тунис. Таким образом, в результате стремительной и в общем неудачно закончившейся стычки капитан и команда остались вполне довольны друг другом. Команда, докладывал начальству Нельсон, показала себя наилучшим образом. Капитана же, как писал домой один из мичманов, «все находили одним из лучших командиров на всем флоте; и матросы, и офицеры буквально влюблены в него».
В Тунисе Нельсону предстояло сопровождать шурина лорда Худа, коммодора Роберта Линзи, уполномоченного заявить протест бею по поводу позиции, занятой им в отношении революционной Франции: он позволил зайти в местную гавань отряду французских кораблей. Но Линзи не удалось, как Нельсону в Неаполе, справиться с дипломатической миссией. Бей — хитрый правитель с критскими корнями — вежливо выслушал английских офицеров, но в ответ на вопрос, как он мог «предоставить гостеприимство
Нельсону стоило немалых усилий сдерживаться в присутствии бея, да и осторожная тактика коммодора Линзи не пришлась ему по душе. Будь его воля, Нельсон прежде всего захватил бы французские суда, пусть даже находящиеся в так называемом нейтральном порту, а уж потом бы поговорил с беем, явно подкупленным французами. Так почему бы англичанам его не перекупить? За 50 тысяч фунтов он с легкостью проглотит любые принципы, а ведь это гораздо меньше, чем стоят суда, стоящие в гавани. «Англичане, — считал он, — редко чего добиваются путем переговоров, кроме насмешек, каковые на нашу долю и достались. Мне это не нравится… В переговорах с французами мы никогда не достигаем успеха, о чем свидетельствует и наш опыт в Тунисе. Слава Богу, лорд Худ, у которого Линзи запросил указаний после конца переговоров, вывел меня из его подчинения и отправил командовать отрядом фрегатов на Корсику… Я считаю свое назначение высокой честью — ведь он мог выбирать из пятерых более опытных капитанов… Лорд Худ — несомненно лучший из известных мне офицеров. Приказы его всегда предельно ясны, не оставляя ни малейшего места для разночтения».
На пути к новому месту службы Нельсону стало известно еще об одной упущенной возможности. Тулонский порт, сметенный огнем батарей под командой молодого артиллерийского офицера, чье имя Нельсон впоследствии транскрибировал как «Буона Парте», капитулировал перед французами, и хотя 15 тысяч его несчастных жителей удалось взять на борт английских судов, еще большее количество самым жестоким образом казнили за действительные или мнимые политические пристрастия. Но это еще не все. Капитан Сидни Смит, офицер, бегло говорящий по-французски, шестью годами моложе Нельсона и жаждущий славы не меньше его, вызвался уничтожить корабли противника, которые не удастся вывести из доков на буксире, но справился только с девятью, позволив уйти вдвое большему количеству. Не он один являлся виноватым в случившейся неудаче, однако поскольку, по словам близко знавшего его армейского офицера, Смит «постоянно высовывался в поисках отличия», будучи человеком «на редкость тщеславным, говорящим только о себе» и потому успевшим за недолгую, но извилистую карьеру нажить себе немало недругов, то и чужие просчеты с охотой переложили на него. Нельсон не колеблясь возлагал ответственность за тулонскую катастрофу именно на Смита. «Лорд Худ выбрал не того человека, — заметил он. — Недаром старая пословица гласит: «Кто много говорит, тот мало делает»».
По прибытии на Корсику, где при поддержке корсиканского патриота Паскуале Паоли англичане рассчитывали создать военную базу, Нельсон нашел новый повод для недовольства. Старший на этом фронте, английский офицер сэр Дэвид Дандас, занимался эвакуацией англичан из Тулона и, конечно же, не желал отвечать за новую неудачу. Отряд под его командой занял порт Сан-Фьоренцо на северо-западном побережье острова, однако атаковать две его главные крепости, Бастию и Кальви, до прихода подкреплений с Гибралтара, он не решался. Нельсон же, в чью задачу входило не дать французам перебросить сюда людские резервы и продовольствие, всячески уговаривал лорда Худа пренебречь предостережениями армейского командования и разрешить штурм Бастии. При этом он скрыл от адмирала подлинную силу французского гарнизона, явно преуменьшив его возможности: «Пехота передвигается так медленно. Морякам даже кажется, будто она стоит на месте… Нас немного, но мы сильны… Где это видано, чтобы две тысячи английских бойцов, с которыми никому не сравниться, испугались восьми тысяч французов, позволив им укрыться за башенными стенами? Как бы на нашем месте поступил бессмертный Вулф?» Отказ от штурма, продолжает Нельсон, явился бы «национальным позором»: «Тысячи человек вполне хватит для взятия Бастии. Имея в своем распоряжении пятьсот и «Агамемнон» в придачу, я готов попробовать».
В конце концов под давлением Нельсона, уже совершившего несколько налетов на побережье, последовало разрешение штурмовать Бастию. На берег у стен крепости должно было высадиться две тысячи человек под командой Нельсона и подполковника Уильяма Виллетса, сына дипломата, выходца из гугенотской семьи. При всех трудностях предприятия — тяжелые орудия приходилось тащить по острым камням и через глубокие овраги при помощи салазок и талей, батареи устанавливать на самодельных платформах в колючем кустарнике, maquis, как его здесь называли, — Нельсон не сомневался в успехе. «Эта экспедиция, — писал он домой, — мне почти как родное дитя. Относительно результата я не беспокоюсь. Нас ждет победа. Бастия будет нашей… Мои матросы — пример того, какими и должны быть английские моряки… Они практически непобедимы, пули, летящие в них, кажутся им не страшнее гороха».