Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини
Шрифт:
Ряд руководящих деятелей фашистского движения посоветовали Чиано, как ближайшему советнику Муссолини и его зятю, информировать дуче о том, что члены партии настроены резко против этого назначения, а в стране поднимается и ширится волна раздражения против Петаччи. Но Чиано не осмелился этого сделать. Никто даже не пытался сказать дуче и о слухах, ходивших по Риму, касающихся некого архитектора Патера, оказывавшего серьезное влияние на донну Рашель, которое, по словам её дочери Эдды, отражалось на многих сторонах жизни её матери. "Дело заключается в том, писал Боттаи, - что никто и не осмеливается разговаривать с Муссолини, о чем-либо подобном". Когда один из приятелей сказал Чиано, что дуче уже не в состоянии скрывать сильные боли и необходимо принять какие-то меры, Чиано ответил: "Да?.. А у кого хватит мужества пойти и поговорить
Когда министерство внутренних дел подготовило доклад о нестабильном внутреннем положении в Италии и росте антифашистских настроений, Буффарини-Гвиди отважился скрыть это сообщение от дуче. Рафаэле Рикарди, министр торговли, разгневанный нелегальными операциями Петаччи с золотом, все-таки отважился доложить об этом Муссолини об этом. Дуче возмутился этим фактом и даже, как подумал Рикарди, "признал собственную вину". Однако Чиано не думал, что будущее этого министра сложится удачно после такого визита. "Говоря с Муссолини, не следует верить, что ты опередил его на два шага", - проницательно подчеркивал он. Буффарини-Гвиди согласился с этими словами и сказал, что главным в реакции дуче на слова Рикарди было вовсе не возмущение и уж тем более не самоуничижение, а злоба за эту, введшую его из терпения сцену. Граф Кавальеро не пошел по пути Рикардо. По опыту он знал, что общаться с дуче будет много легче, если скрыть информацию, которая ему не нравится. Когда, например, его попросили предоставить список военного снаряжения, производимого в Италии, он позволил себе значительно преувеличить количество противотанковых ружей и т.п. Хотя Муссолини с удовольствием принимал хорошие новости, не стремясь подвергать их особым проверкам, в этом случае он все-таки усомнился в данных, которые привел Кавальеро. Но граф отвертелся, сославшись на то, что они представляют теоретические возможности производства, но не реальные его размеры, и изменил цифры в своем черновике.
Искажение или утаивание от дуче информации, конечно, не последнее изобретение руководства фашистской партии. Вообще, в Италии многие верили, что в течение долгих лет высшее руководство страны утаивало от дуче истинное положение дел. В прошлом эта вера часто срабатывала на Муссолини. Когда кого-либо из местных фашистских функционеров уличали в коррупции, жестокостях и т.п., или когда очередной фашистский декрет уже не казался людям слишком удачным, то они говорили друг другу: "Если бы об этом знал дуче!" Поскольку Муссолини считался все ещё Богом, он не отвечал за ошибки своих земных последователей. Однако теперь подобное понимание высказывалось все реже. К концу 1942 года многие итальянцы стали считать, что именно дуче - одна из главных причин всех мучительных несправедливостей, поражений, бедствий последнего времени. А созданная Муссолини система неспособна преодолеть то критическое положение, в котором она оказалась благодаря своему создателю.
ЗАГОВОРЩИКИ И ЖЕНЩИНЫ
По мере роста неудач на фронтах военных действий в Италии стали множиться заговоры против Муссолини. В них оказались втянуты сам король и некоторые министры. Готовился заговор, направленный на свержение дуче.
Наиболее влиятельными и заметными фигурами среди заговорщиков стали министр образования Джузеппе Боттаи и министр юстиции граф Дино Гранди. Как и маршал Бадольо, Дино Гранди был честолюбив и проницателен. Один из его недоброжелателей Гвидо Буффарини-Гвиди, помощник министра внутренних дел полагал, что если он сообщит дуче о заговорщиках, то это обеспечит себе расположение Муссолини. И Гвидо нашел способ преподнести эту новость дуче в характерной для него иезуитской манере. Чиано отметил, что даже Кларетта Петаччи зависела от Гвидо, поскольку именно он отвечал за пропуск посетителей к дуче. Позаботился помощник министра и о том, чтобы снискать милость донны Ракель, хотя впоследствии она возненавидела его. Но в то время ей пришлось сложить оружие перед его расчетливой лестью и угодливым вниманием. Третьей женщиной, дружбу с которой Буффарини-Гвиди всячески оберегал, была Анджела Курти, одна из бывших любовниц дуче, продолжавшая пользоваться его особым доверием. Демонстрируя заботу о безопасности дуче, Гвидо посоветовал Анджеле Курти написать ему письмо и предупредить о заговорах, которые плели вокруг дуче Гранди и Боттаи.
Муссолини не очень встревожился. Через несколько дней после получения письма от Анджелы Курти, он решил произвести очередную "смену
Прошла зима 1943 года, наступила весна. Заговоры - антироялистские, антифашистские, антигерманские - множились и разрастались.
Муссолини же продолжал игнорировать все доходившие до него сообщения подобного рода. Ракель говорила ему о получаемых ею предостережениях, но он уговаривал её не паниковать; то же самое делала его сестра Эдвига, но он и её просил не драматизировать ситуацию. В апреле испуганная Анджела Курти пришла сказать Муссолини, что король частенько принимает не только диссидентствующих генералов, но и политиков антифашистов, однако Муссолини, будучи уверен, что двор глух к мнению либеральной общественности, ответил, что он полностью доверяет королю и уверен в его лояльном отношении.
В годовщину взятия Аддис-Абебы Муссолини вышел на балкон Палаццо Венеция, чтобы выступить перед народом, собравшимся внизу на площади. "Я чувствую, что ваши голоса наполнены непоколебимой верой, - кричал он с юношеским вдохновением.
– Не бойтесь и боритесь за победу. Все ваши жертвы будут вознаграждены. Это так же верно, как то, что Бог справедлив, и Италия бессмертна".
Вдохновленный криками толпы, он вернулся обратно в комнату, двери которой закрылись за ним. Тогда казалось невероятным, что это было его последнее публичное выступление в Риме. Двери эт теперь уже никогда не откроются перед ним.
Через два дня энтузиазм дуче угас. В течение нескольких дней все силы Тройственного союза, дислоцированные в Африке, оказались пленены и угроза высадки на противоположном побережье Средиземного моря стала реальностью. Гитлер считал, что она будет проведена в Сардинии, по мнению Муссолини - на Сицилии. На совещании генералитета на вилле Торлониа он заявил, что высадке необходимо противопоставить сильное сопротивление, ибо ни о политическом урегулировании, ни о сепаратном мире речи идти не может. 10 июля после ожесточенной бомбардировки наступление началось. Несколько дней войска союзников шли по равнинам Катаньи, и всю эту неделю Муссолини то пребывал в состоянии напускного спокойствия, то преисполнялся нескрываемой злобой по отношению к отступавшим итальянским войскам.
Король, настроение и поведение которого менялись столь часто, что заговорщики уже начали сомневаться, займет ли он когда-нибудь хоть какую-то определенную позицию, наконец решил, что откладывать больше нельзя. Независимо от фашистов, с которыми по-прежнему поддерживались необходимые контакты, он, по совету генерала Кастельяно и герцога д'Аквароне, решил арестовать Муссолини в понедельник или в четверг, когда тот придет в Квиринальский дворец или на виллу Савойя для обычной аудиенции.
СВЕРЖЕНИЕ ДУЧЕ
Отрешение от власти дуче и его арест все же состоялись, несмотря на предупреждения жены и любящих дуче женщин. Это произошло на заседании Высшего фашистского совета. Главным действующим лицом на на нем стал министр юстиции Дино Гранди. Он подготовил к заседанию Совета меморандум, одобрением которого и явилось бы фактическое отстранение дуче от дел.
Готовясь к заседанию, Гранди надел черную форменную рубашку, известную как "сахарка", - такую форму Муссолини приказал носить всем членам Совета, - положил в карман пистолет, а в портфель сунул несколько гранат. В половине пятого Дино вышел из квартиры и отправился в палаццо Венеция, где во внутреннем дворике встретил нескольких знакомых из фашистской милиции. Остальные милиционеры находились внутри помещения. "Вы прекрасно сделали, поговорив с ним, - со злостью промолвил Боттаи.
– Это конец всем нам". Гранди подумал об этом же. Ему и вправду стало казаться, что живым он отсюда не уйдет.