Частная жизнь кардинала Ришелье
Шрифт:
– Тогда я смеюсь спросить какова в этой цифре цифра любви телесной!
– шут осмелел окончательно.
Кардинал внимательно посмотрел на Антуана, что-то просчитал в уме. Как будто произвел сложный арифметический расчет и, наконец, произнес.
– Два.
– А Ваши лета к этим двум?
– 20 и 52. В 20 было прощание со светской жизнью. А вот в 52 - отступление. Но я испросил прощение! А если тебя так интересует моя частная жизнь, то могу тебе, чудовище сказать, что цифра 1 - это моя дорогая матушка, цифра 2 - ошибка молодости, цифра 3 - большое чувство моей зрелости, но чувство высокое и поэтому прекрасное в своей чистоте! А четверка - это та, в которую ты так неосмотрительно влюблен. В моей
– Хм, а номер 3 продолжает, монсиньор, внушать вам по-прежнему высокие чувства?
– Антуан слегка взмок от собственной наглости.
– Полноте, шут мой! Это яркая звезда на моем черном небосклоне! Я люблю ее как самое дорогое для меня существо! Как дочь и как святую! Ибо со смирением и покорностью она несет свой крест! О Четверочке я такое сказать не могу! Может она и была сломлена, как говорил ее супруг, в свои семнадцать лет, то сейчас она обрела почву под ногами, она смела и дерзка.
– Что же дерзкого в нашей Четверочке?
– удивился шут.
– То, что она позволила себя любить!
– хрипло ответил премьер-министр, - Она позволила себя любить плотски! И заставила помнить о себе!
– И поэтому вы решили ее убить?
– сказал побледневший Антуан.
Ришелье посмотрел на него долгим пронзительным взглядом. Потом вдруг рассмеялся.
– Любезный дружок. Я не злодей из новомодных итальянский комедий! Я совершенно не думал о том, что бы услать эту девчонку на смерть! Просто никто, кроме нее, не мог бы справится с этим делом. А я обещал отцу Жозефу обязательно послать посольство к Орту. И я был уверен, что эта дама выкрутится. Ибо в тихом омуте черти водятся. И в этой женщине их спрятано немерянно. Я горячо молился за успех дела. И что посольство пропало, а теперь говорят, что и погибло, не моя вина. И об этой даме я вспоминал. Она чудесная лекарка и мне не хватает ее умелых перевязок. И я не настолько слаб сердцем, что бы не признать, что в нашем падение виновата не только она. И не настолько мстителен, что бы из-за своей слабости уничтожать предмет, на который эта слабость пала… Закончим твои опасные игры, меня ждут процедуры!
Кардинал поднялся и направился к выходу.
– Может быть она все-таки выжила, - едва слышно прошептал Антуан.
У Ришелье был тонкий слух. Услышав фразу он повернулся на каблуках лицом к шуту.
– Если она жива, то рано или поздно она вернется во Францию. Тут у нее ребенок. Которого она любила, так, по крайней мере, говорил Лианкур.
2.2. Она все-таки жива?
К тебе пришел бы я с цветами мая
И музыкой; будь ты не так строга,
Ты б и меня любила, ей внимая;
Но жизнь у звонких песен недолга…
Эдвард Сеймур герцог Сомерсетский сидел в небольшом запыленном экипаже и наблюдал за грузом, выносимым из нео. Нео представлял из себя изрядно потрепанный бурями корабль. На таких обычно плавают отчаянные корсары южных морей.
Занесла герцога в этот порт необходимость хоть изредка, но контролировать свои испанские владения.
Как правило пэры Англии не могут носить иностранных титулов, однако бывают и исключения, так, например, герцог Гамильтон носил во Франции титул герцога Шательро, так и герцог Сомерсет был испанским герцогом Сьюдад-Родриго. К тому же мать герцога была испанкой с явной примесью мавританской крови. Поэтому милорд Сомерсет не чувствовал себя в Испании чужестранцем и изредка посещал Гранаду, когда был убежден в безнаказанности этого посещения со стороны английской
Последними из нео вышли старый монах и дама. Дама была укутана в плащ с головы до ног. Плащ был старый видавший виды. Но очевидна хозяйка не спешила с ним расставаться, несмотря на его жалкий вид. При спуске с корабля дама опиралась на руки монаха и были видны тонкие аристократические пальцы унизанные перстнями, а скромным плащ распахиваясь открывал платье изумрудного цвета из шелка. Оказавшись на твердой земле, хозяйка поношенного плаща откинула с головы капюшон, который мешал ей детально оглядеть порт. Лицо женщины было худым и сильно загорелым, а волосы, собранные в узел и сколотые черепаховым гребнем, издали казались белокурыми. На испанку дама не походила несмотря на характерную прическу и чистый выговор.
Может быть какая-нибудь австриячка, - подумал герцог, - но что ее привело в этот порт?
Монах тем временем уже разговаривал с тремя рабочими, которые перевозили груз. Дама же стояла и разглядывала местность прищуривщись и прикрывши глаза ладонью как козырьком от солнца. Что-то было знакомое в том, как она смотрела вдаль крепко сжав губы.
Где я мог ее видеть, - Сомерсет потер переносицу, - ну вот видел и как будто несколько в другом виде.
Пока герцог размышлял монах очевидно договорившись о чем-то с грузчиками, приблизился к карете и, отвесив церемониальный поклон, обратился к герцогу.
Досточтимый сеньор!
– слегка шепелявя начал он, - не примете ли вы, благородную даму в спутницы до Гранады, ибо эти люди поведали, что вы едете туда.
Скучающему герцогу компания была просто необходима, тем более его очень интересовала незнакомка, напоминавшая кого-то знакомого. Поэтому герцог согласился. Тогда монах побежал к женщине и быстро начал ей говорить что-то показывая на карету. Дама внимательно посмотрела на карету, но никаких гербов не увидела и отрицательно покачала головой. Тогда монах пригласил одного из рабочих, который клятвенно заявил, что его господин важный вельможа и испанский гранд и что высокородных дам не обижает. Слушая грузчика женщина еле сдерживалась что бы не рассмеяться. Сомерсету даже из кареты было видно как сжимает он губы и прикрывает глаза. Наконец она решилась. Важно кивнув рабочему и слегка подобрав подол платья, дама направилась в сторону кареты.
Когда женщина оказалась совсем рядом с каретой герцог рассмотрел, что она приподнимала платье вовсе не потому, что не хотела запачкать подол в придорожной пыли, а лишь для того, чтобы скрыть выпирающий живот. Женщина была в тяжести. Увидев это герцог вылез из кареты и любезно подал даме руку, чтобы помочь забраться внутрь. Но дама едва коснувшись его локтя пальцами легко впорхнула в карету, сразу присев на противоположную от Сомерсета скамью. Герцог тоже сел и тут в полумраке он вдруг узнал незнакомку, перед ним было "французское чудо" - супруга герцога Лианкура, с которой он так долго гулял после приема турецкий послов и которой хотел бы отдать свое сердце.
Какими судьбами, герцогиня!
– воскликнул он, - Вы, на этом маленьком нео из Африки!
Тише, милорд!
– герцогиня приложила палец к губам, - Для всех я испанская донья. Не выдавайте меня, хотя бы в память нашей милой беседы в Рюэле. Тут я не по своей воле и вынесла я столько, что сейчас мечтаю только о покое. Поэтому помогите мне добраться до Гранады, где я поищу приют в каком-нибудь монастыре. До родов, разумеется.
Зачем вам, сударыня, искать приют в монастыре?
– с иронией сказал Сомерсет, - сейчас пустует Альгамбра, а у меня есть дозволение гулять по этой прекрасной резиденции. Если вы не боитесь призраков, то вполне можете поселиться в Башне Принцесс. И там же произвести на свет потомство. Я, лично, очень даже рад, что мой милейший враг стал рогоносцем!