Часы пробили полночь

Вентворт Патриция

Элиот улыбнулся с наигранным добродушием:

— Я могу запереть вас и забрать ключ.

Сходство Альберта с покойной миссис Пирсон еще усилилось. Он подошел к креслу и сел.

— А вдруг у меня есть другой? Я не желаю рисковать. И потом, вы подумали о собственном положении? Кузина Грейс, сами знаете, вас недолюбливает. У нас есть общие интересы. Если мы побудем тут вместе, она не сможет ни в чем обвинить ни одного из нас. Понимаете? А я засвидетельствую, что вы оставались наедине с мистером Парадайном недостаточно долго для того, чтобы в чем-либо признаться.

Таким образом, мы оба благополучно вывернемся.

Трудно было бы подвести более краткий итог. Альберт просто констатировал факт. Элиот усмотрел в этой ситуации несомненную иронию, поэтому покорился неизбежному.

Альберт оккупировал единственное кресло, а Элиот уселся на постель и приготовился ждать. По крайней мере от него не требовалось активного участия в разговоре. Никто в целой Англии не умел произносить монологи лучше Альберта. Он подробно проанализировал японскую внешнюю политику за последние двадцать лет, после чего самым естественным образом перешел к краткому обзору жизни и деятельности маршала Чан Кайши. Слова порхали вокруг Элиота, не проникая в сознание и не мешая думать. Они даже приносили некоторое успокоение. Голос Альберта то становился громче, то затихал. Не было ни малейшей необходимости слушать его. Элиот и не слушал.

Временами он всплывал на поверхность — Альберт разглагольствовал о коммунизме, о пропорциональном представительстве, о разведении угрей. Но по большей части Элиот был погружен в собственные раздумья, пока безостановочно разглагольствовал мистер Пирсон.

Глава 9

Закрыв за собой дверь гостиной, Филида подобрала длинный белый подол и понеслась как вихрь вверх по лестнице, по коридору, в комнату в дальнем его конце. Не успев включить свет, она повернула ключ в замке, чтобы никто не зашел к ней поговорить — никто на свете.

Она включила свет и с облегчением осмотрелась. После буйства пунцовых оттенков гостиной ее комната казалась просто очаровательной: кремовые стены, светло-голубые занавески с изящным узором в виде ракушек, серебристо-серая мебель, отполированная в ходе долгого использования, серебристая кровать с бледно-синими простынями и подушками и сине-серым стеганым покрывалом, серый ковер без рисунка. Все здесь дышало свежестью и простотой, все было выбрано Грейс Парадайн.

Филида стояла в центре комнаты и ждала неизбежного — стука в дверь и голоса, зовущего ее по имени. Вскоре он прозвучал:

— Фил, дорогая… впусти меня.

Ручка поворачивалась туда-сюда. Филида быстро сказала:

— А, это вы, тетя Грейс? Я уже ложусь.

— Я лишь хотела пожелать спокойной ночи.

— Спокойной ночи, тетя Грейс.

Пауза. Потом звук удаляющихся шагов. Филида вздохнула. Наконец она действительно осталась одна. Она сразу включила свет — лампу над туалетным столиком и над большим зеркалом на стене. Комната светилась — кремовые, серебристые, незабудочно-синие тона, Филида в белом платье.

Она стояла, глядя в зеркало, и видела комнату и себя, как будто смотрела сквозь узкое окно в серебристой раме на какую-то другую девушку в другой

комнате. Столько света и цвета, блеска и красоты! Перед ней была совсем не та девушка, которую она изучала в зеркале каждый день в течение года. Тысяча девятьсот сорок первый год кончался, и прежняя Филида уходила вместе с ним. Она больше не хотела ее видеть. Прежняя Филида стала кем-то другим.

Она смотрела и смотрела — а потом приблизилась, чтобы заглянуть в глаза своему отражению. И вдруг отвернулась, медленно отступила к стене и выключила свет, оставив только ночник возле кровати. По-прежнему двигаясь медленно, Филида присела на маленький низкий стул у камина. Прошла четверть часа.

Наконец она встала, приблизилась к двери и отворила ее. За ней тянулся коридор, темный и пустой, яркая люстра не горела, струился только тусклый свет с лестницы. Царила тишина. Филида прислушалась, но не уловила ни единого звука.

Примерно через минуту она вышла из комнаты и, бесшумно закрыв дверь, двинулась по коридору. На одной стороне находились две двери — ванной комнаты и спальни Грейс Парадайн, — а с другой стороны дверь гостиной. Потом — короткий промежуток до лестничной площадки и широкие ступеньки, ведущие в прихожую.

На нижней ступеньке Филида вновь остановилась и прислушалась. В прихожей всю ночь горел свет. Слева были столовая и гостиная, справа — библиотека и обитая сукном дверь, ведущая в так называемое западное крыло. Несколько комнат в этом крыле Джеймс Парадайн отвел жене, когда она тяжело заболела, — спальню, гостиную, ванную и гардеробную. Их окна выходили на террасу и на реку. Туда вел коридор, соединявший их, библиотеку и бильярдную. Лестница в дальнем конце поднималась на второй этаж, где располагались спальни. Комната, некогда принадлежавшая миссис Парадайн, после ее смерти оставалась незанятой, но Джеймс Парадайн пользовался ванной, спал в гардеробной, а гостиную превратил в кабинет.

В этом кабинете он и ждал, не сводя глаз с двери и ловя малейшие звуки. На столе он держал наготове промокательную бумагу, письменные принадлежности и красивую серебряную чернильницу, которую преподнесли ему служащие по случаю свадьбы. Слева на краю стола лежала «Таймс».

Он сидел уже некоторое время, почти не двигаясь, когда в дверь чуть слышно постучали. Так тихо, что можно было даже не заметить. Джеймс Парадайн, как будто ожидавший этого, сказал:

— Войдите.

Трудно сказать, удивило его или нет появление Филиды. Девушка почти вбежала и тут же, словно силы ее покинули, остановилась, прислонившись к двери и цепляясь за ручку.

— Можно с вами поговорить, дядя Джеймс?

Его острый и проницательный взгляд пугал Филиду в детстве и едва не напугал теперь. Она задышала чаще, в глазах отразился ужас.

Джеймс Парадайн сказал:

— Конечно, Филида. Садись. Только поверни ключ, чтобы нас не побеспокоили.

Она повиновалась, подошла к столу и опустилась на стул, на котором час назад сидел Элиот. На мгновение испуганный взгляд широко раскрытых глаз остановился на лице Джеймса Парадайна. Потом Филида покраснела и отвернулась.