Часы зла

Курцвейл Аллен

— Супербоул! — восторженно воскликнул один из «саблезубых».

— А вот это найдете под шифром 796.332, — сказал уборщик.

— Умереть можно!

— Самоубийство у нас идет под номером 362.28.

Один из ребят ткнул тинейджера с позицией в бок и сказал:

— Прыщи!

— Посмотрите в разделе «Возрастная прыщавость», один из подразделов «Медицины» под номером 616.53.

— Ну а как насчет саблезубого тигра? — спросил кто-то из футболистов.

Мистер Парадайс на секунду задумался.

— А вот тут вы меня поймали. Вообще-то тигры

идут у нас под классификацией 569.75. — И он наклонился к крану.

Я провел группу через читальный зал, и вот все мы столпились возле застекленной кабинки. Дверь в нее была открыта, и Нортон прекрасно слышал, о чем мы говорим.

— А вот здесь сидит мой коллега и ведет сканирование библиотечных помещений. И действует при этом в строгом соответствии с памяткой, автором которой является наш начальник. Иными словами, борется с такими нарушениями, как безделье, распутное или вызывающее поведение, кражи и прочие нарушения, препятствующие нормальной деятельности библиотеки. Есть что-нибудь любопытное, Нортон?

— Недавно поймали одного типа возле «Британики». Мистер Сингх застукал его с миниатюрной видеокамерой, ну, той модели, которая может снимать через дырочку или петельку в одежде.

Я зафиксировал эту информацию в книжку, а потом сказал экскурсантам, что записываю в нее и мои личные наблюдения за постоянными читателями зала, причем у меня даже имеется схема их рассадки. Несколько «саблезубых» заинтересовались моими наблюдениями, и я был счастлив продемонстрировать некоторые из них.

— Видите вон того типа, что сидит к нам спиной? Ветеран Вьетнамской войны, вот уже лет десять ходит сюда и читает литературу по карциногенному дефолианту, который его заставляли использовать в джунглях. И по проделанной здесь работе уже успел предъявить судебный иск производителю этих химикатов, причем обвинитель считает данный иск выигрышным. А вон там, возле стены, видите? Это Розалита Васкес, приходит и сидит здесь каждую субботу и знакомится с судебными материалами, связанными с насильственным выселением жильцов. А вон там, в углу… — Глаза всех ребят устремились в ту сторону, куда я указывал пальцем. — Именно здесь сочинялись самые язвительные стихи этого века.

Тинейджер с позицией присвистнул:

— Господи! Вы только гляньте на этого типа!

Все взоры дружно обратились к неряшливо одетому мужчине, который сидел за столиком, обложившись доброй дюжиной книг.

— Он приходит каждые вторник, четверг и субботу с тех самых пор, как я начал работать в этой библиотеке. Не пропустил ни дня. Заказывает одно и то же издание одной и той же детской энциклопедии, все двадцать томов. И утверждает, что выучил все, что успел прочесть, наизусть, от корки до корки.

Нортон направил на мужчину свой бинокль.

— Дошел до буквы «М».

Группа двинулась дальше, а я краем уха уловил нарочито громкий разговор двух сотрудников справочной. Они задавались чисто риторическим вопросом: собираюсь ли я сегодня вернуться к выполнению своих прямых обязанностей?

Я обернулся к группе и

сказал:

— Может кто-нибудь из вас назвать причину, по которой библиотекарь считается наименее престижной профессией? Как-то раз я залез в словарь цитат Бартлета. И что, как вы думаете, там нашел? Да ровным счетом ничего! Ни одной цитаты! Там были цитаты о библиомании и Библии, но ни одного библиотекаря между ними не затесалось. И это, друзья мои, лично я называю полным безобразием! Мао Цзэдун, Казанова, Ральф Эллисон, [16] Стивен Кинг — все эти знаменитые люди в тот или иной момент своей жизни работали в библиотеках. И каждый из них был своего рода невидимкой во вселенной печатного слова.

16

Афроамериканский прозаик, эссеист.

— Почему лично вы решили стать библиотекарем? — спросил один из «саблезубых».

Я уже приготовился прочесть им целую лекцию на тему того, что именно библиотекарь является истинным властителем дум и хранителем накопленных за тысячелетия знаний, но тут внимание мое привлек желтый жилет.

— Почему? Да хотя бы ради вот таких читателей, как этот. — И я указал на Джессона, склонившегося над толстым словарем Вебстера.

— Ради того старика в смешных шмотках?

— Именно. На днях я помог этому старику в смешных шмотках провести целое исследование по потайным отделениям в старинной мебели.

— Скучища!

— Согласен. Не слишком весело, зато я узнал от него немало нового, возможно, даже больше, чем он от меня. Этим я и жив. Это и заставляет меня вертеться. Именно это дает силы и энергию беседовать с не слишком грамотными, но симпатичными ребятами, членами футбольной команды.

Похоже, «саблезубые» оценили этот маленький выпад в свой адрес и разразились одобрительными выкриками.

Тут из ниоткуда вынырнул Динтофер, обладавший особым чутьем на разного рода нарушения, и присоединился к группе. Крики сразу же стихли. А я вернулся к официальной программе:

— А теперь прошу, взгляните вон на ту цитату, выбитую над порталом при входе в читальный зал. Один из двенадцати девизов, украшающих стены нашей библиотеки. Он гласит: «Habent sua fata libelli». Кто-нибудь скажет, что это означает?

Тинейджер с позицией робко откашлялся.

— Ну, это вроде…

Я приготовился к худшему:

— Да?

— У всех книг своя судьба?

— Да, — пробормотал я. — Правильно.

— В Латинском клубе нас заставляли читать Горация, — скромно признался прыщавый юнец под одобрительные возгласы своих товарищей.

Футболисты разбрелись по залу, Динти воспользовался моментом, чтобы припереть меня к стенке:

— У каждой книги действительно своя судьба, Шорт. Как и у их хранителей, в особенности тех, кто пренебрегает политикой библиотеки и устраивает из познавательных экскурсий дешевые развлекательные шоу.