Часы зла

Курцвейл Аллен

— Да просто с Ник поцапался. Вчера вечером. Почти не спал.

— Бедняжка. Как только придет Эндрю, попрошу его постелить вам койку.

Джессон выслушал мой отчет о семейной перепалке и неудачном походе в бордель. Его реакция меня несколько удивила:

— Девица в каком-то хрустальном «Паласе»? Да, это стоит записи в вашей книжке.

Но я сделал запись вовсе не о девице-ковбое, меня заинтриговало матросское выражение «койка» в устах Джессона. Причина тому стала ясна, когда я переступил порог гостевой

комнаты, куда проводил меня Эндрю. Едва успел я заглянуть в окошко-иллюминатор, как раздался пронзительный свисток.

Я обернулся и увидел, что дворецкий указывает на некое подобие рупора в крепительной доске. Зажав его в ладонях, я заорал:

— Мистер Джессон!

— Ну, как находите обстановку?

— Как на корабле, — ответил я.

— Причем, прошу заметить, все предметы подлинные. Сняты с океанского лайнера, который мой отец приобрел на металлолом.

— Где вы? — снова прокричал я в рупор.

— В театре. Присоединяйтесь, как только отдохнете.

* * *

Приподнятая над полом платформа претерпела некоторые преобразования. На сей раз мое кресло оказалось немного сдвинуто, и из него была видна сцена, ее передний край и центр. Между двумя креслами стоял старинный столик, а на нем — миска с каким-то комковатым варевом.

— Овсянка? — предположил я. И вспомнил о пакетиках с быстрорастворимой крупой, которые держал в столе Маккаркл.

— Каша, — поправил меня Джессон.

— А вы не будете?

— Нет, — ответил он, возясь с миниатюрным задником сцены. — Я уже поужинал. Утка, тушенная в соусе из цикория, а на десерт абрикосовый торт с карамелью. — Он продолжать возиться с какими-то противовесами. — Подумал, что маленькое представление поможет вам отвлечься от семейных неурядиц, — пояснил Джессон. — Будьте как дома. Ешьте и наслаждайтесь зрелищем.

Потрясающе! Театр и ужин одновременно.

— А что сегодня дают?

— Да так, одну пьеску. На тему кражи. Кстати, как вам каша?

— Напоминает о Маккаркле, — коротко ответил я.

— Что ж, за неимением лучшего придется принять это как комплимент. К сожалению, мне не удалось раздобыть приличной патоки. Пришлось заменить мелиссой, а она, как известно, не дает той изюминки, которую хотелось бы получить.

Джессон подошел к сцене картонного театра и зажег крохотные огни рампы. Комната моментально наполнилась приятным сладковатым ароматом с привкусом ореха.

— Вам помочь?

— Минутку, — ответил он, возясь с какими-то шнурочками и ниточками. — Окажите такую честь!

Я потянул за шнурок, и лилипутский занавес поднялся. На том месте, где прежде красовался шкафчик с сюрпризами, были картонные декорации. Они изображали мощенную булыжником улицу с кривенькими домишками по обеим сторонам.

— Очень похоже на девятнадцатый век, — заметил я.

— Даже

есть что-то диккенсовское, вам не кажется?

— Да, пожалуй.

Над картонными каминными трубами возникло улыбающееся лицо Джессона:

— Что ж, пора!

«Оливер Твист» занимал особое место среди любимых книг моей личной библиотеки. На протяжении долгих лет я фантазировал и мечтал о том, что и мое сиротство закончится столь же благополучно, как у Оливера. Явится какой-нибудь добрый дяденька, а вместе с ним придет и спасение.

— А известно ли вам, что я страшно люблю эту книгу?

— Естественно. В вашей картотеке зарегистрировано издание «Оливера Твиста».

Джессон великолепно управлял действующими лицами. Возможно, он порой проявлял большую сентиментальность, чем требовалось. Да, наверное, но это был настоящий Диккенс, никуда не денешься, хоть и патоки оказалось предостаточно. Гораздо менее правдоподобными выглядели те сцены, где кукольник пытался выявить весьма сомнительные параллели между самим действом и фактами, сопутствующими нашему поиску. А когда Джессон вывел на сцену Феджина, стало совершенно очевидно — он изображает Эммануэля Орнштейна. При этом Джессон выразил надежду, что наш часовщик окажется столь же продажным и жадным до наживы типом.

Орнштейн впустил меня в лавку.

— Вот я и вернулся, — заявил я.

— Зачем?

Я достал из сумки красную сафьяновую шкатулку и поставил ее на прилавок. Орнштейн почесал подбородок, потом сдвинул лупу со лба на переносицу и отпер защелку в виде вопросительного знака. Увидел, что шкатулка пуста, и физиономия у него вытянулась.

— И это вы приносите мне?

— В этом «это» некогда обитала сама «Королева», мистер Орнштейн.

Он сразу навострил ушки.

— И вы пришли ко мне с целью…

— Хочу, чтобы вы нашли на нее покупателя.

— На шкатулку?

— На шкатулку.

— Пустую?

— Пустую. В институте Мейера решили избавиться от ненужных предметов. Видно, потеряли последнюю надежду вновь обрести брегет.

— И вы хотите, чтобы я в это поверил?

— Хочу, чтобы вы продали ее незаметно и тихо. — И я начал обговаривать условия продажи, не забыв упомянуть о том, что мне нужен список всех заинтересовавшихся шкатулкой лиц.

— Мистер, вы видели, что сказано в нашей вывеске? «Часы: продаются и покупаются». Видели там слово «шкатулки»? Видели слово «информатор»?

— Вы же сами говорили, что слышите много интересного. Вот вам и случай доказать это на деле. А мои условия обсуждению не подлежат.

Поторговавшись о комиссионных, мы наконец пришли к согласию. Орнштейн извлек из-под ермолки ключик, отпер дверцу старинного сейфа, поместил туда кожаную шкатулку, выписал мне квитанцию и выпроводил из лавки.