Часы
Шрифт:
Однажды Андрей встретил Анну в театре, одну. Они столкнулись лицом к лицу в узком проходе. Андрей смутился и хотел отступить, но избежать встречи было нельзя. Да оно и не нужно было избегать. Они пошли вместе, и встречались в антрактах, и рассказывали друг другу о своей жизни за месяц разлуки, и ссоры между ними будто и не было. Они решили быть опять вместе и не разлучаться. И Андрей, как в первый вечер, сказал «зайдем ко мне», и Анна сказала «поздно, двенадцатый час», и Андрей сказал «ну, не надолго». Но Анна обещала прийти на другой день и перевезти вещи, и Андрей согласился. Она приехала на другой день
Звон будильника вырвал Андрея из теплого сна, звон будильника.
Но Андрей не признал в нем знакомца. Так не похож был новый звук на прежний, привычный. Новый звук! Будто долго искали его, закатившегося, упрятавшегося, и не могли найти. И вдруг нашли его. Новый звук! Он шумел теперь радостно и избавительно, как зеленая ветвь в песках над родником шумит путнику. Он звенел, как находка. Он звенел, как ключник ключами, замыкая сон и выпуская зарю. Он трубил, как рожок пастуха на заре, как охотничий рог, как горнист, подымая военных коней на заре. Он распевал песнь товарищества между ним и Андреем и протягивал ему свою звенящую руку.
И глада Андрея раскрылись.
Он увидел Анну, уже освеженную утренней холодной водой, и с новой радостью ощутил свою встречу. Но ему было неловко, что он в постели и опять отстает. Он стал одеваться, быстро, стремительно. Он залил водой ванную комнату. Он набил рот зубным порошком. Он растер тело до крови. Он точно дрался на конкурсе быстроты одевания. И он влетел в комнату, когда Анна, напевая песенку, садилась к столу, и он успел сесть вместе с ней. Она налила ему чай и нарезала хлеб, и Андрей сидел рядом с ней, утренне-равный, и чувствовал, как горяча вода и как свеж и утренней воздух, плывущий через окно.
— Ты что так рано сегодня? — спросила Анна.
— Не спится, — ответил Андрей. — Хочу поработать.
Перед уходом Анна обняла его, и он проводил Анну до двери парадной. Он смотрел, как Анна спускается с лестницы, и слышал, как хлопнула дверь внизу. Тогда он вернулся к себе в комнату. Он был один, один. Но пустоты теперь не было, и одиночества не было. И тишины прежней не было, пресной, как вата. Он сел к столу, стал писать.
И неуклюжей робости не было и неуверенности. И замурлыкал песенку, новую, похожую на принесенную Анной. А будильник шел рядом с ним в ногу. Андрей слышал его, и видел, и почти осязал его железное тело. Будильник топал ногами, неутомимый и призывающий.
После переезда Анны, Андрей стал вставать рано. Это будильник будил его, будильник, с утра распевающий песнь товарищества между ними тремя. Они, как товарищи, подымали друг друга, каждый за всех. Просто странным казалось: прежде — враг и разлучник! Андрей и Анна размыкали глаза по его первому петушиному зову. Они так привыкли вставать по его верному зову в это верное время, что будильнику даже не всегда приходилось будить их.
Порой они даже опережали его, иной раз Андрей, иной раз Анна будили друг друга. В их раннем вставании был какой-то задор, какое-то негласное соревнование — кто раньше встанет.
Однажды вечером, засыпая, Анна сказала:
— Мне надо завтра быть на работе на полчаса раньше.
— Ударница, —
А будильник был наставлен по-прежнему, на восемь часов.
Но Анна опередила его, проснувшись на полчаса раньше, вовремя.
Андрей по привычке встал вместе с ней, хотя чувствовал себя чуть недоспавшим.
Потом Анне пришла пора уходить. Андрей смотрел внимательно, как она собирается. Анна надела новое весеннее пальто и новую шапочку и поправила свои светлые волосы. Он смотрел очень внимательно, сосредоточенно. Она подошла к нему и, как всегда перед уходом, обняла его легким жестом, точно крылом — до свидания!
И здесь он почувствовал, будто прорвалась запруда. Будто легкая вода и грузные камни со дна вдруг побежали в обнимку, прозрачная свежая вода и заплесневелые камни. Это нежность и угрюмая хозяйская властность побежали в обнимку, и хлынули в сердце Андрея, и наполнили его до краев, как ведро, и Андрей не захотел отпустить Анну. Это куда еще? И зачем еще? — шевелились в нем камни. Будто хотели у него отнять Анну, им нажитое добро, им выхоленное и облюбованное. Будто хотели отнять у волчицы волчонка, а она нежно лизала волчонка и скалила зубы. Будто хотели у Андрея что-то вырвать из тела — руку ли, ногу ли? — собственность его и неотъемлемость. Это на сердце Андрея совершила набег прежняя, старая хозяйская нежность, бородатая, своевольная, властно колючая.
Так они долго стояли. Тишина была в комнате. Только сердца их стучали.
И вдруг им послышалось, будто стук их сердец перешел в иной звук, очень далекий и тихий. Будто звучал пастуший рожок на заре, или охотничий рог, или крик петуха, или фабричный гудок. Потом звук окреп. Он трубил, как горнист, он топал, как топот военных коней поутру, он бил барабаном шагающей армии. Потом он звенел, как колокол. Потом он трубил, как труба на пожаре. Потом он стрелял, как ружье часового.
Тогда их руки разжались.
Было свежее утро, весна. Свежий воздух толкался в окно.
Шли на работу мужчины и женщины, шли школьники, школьницы. Анна шла с ними в ногу. В них были огромные силы, напористые, неодолимые. Большие электрические часы висели над перекрестком, как солнце. Они кричали: уже позднее утро — восемь часов! И будильник на столе Андрея шел с ними в ногу. Он тикал и такал: уже позднее утро — восемь часов!
Андрей стоял у окна. Свежий воздух толкался в окно. Андрей распахнул окно, широко, прежде чем сесть за работу.
Рассказ о воде
Ищи воду там, где пески.
Нас было трое в купе: красный командир, профессор-историк и я.
Командир был в походной одежде, перетянутый ремнями, в южных брезентовых сапогах. Под лучами солнца и в ветрах Средней Азии его лицо обрело загар зрелого мужества, волосы утратили свою золотистую нежность, глаза научились глядеть твердо и осмотрительно. Командир только-что закончил летний лагерный сбор и возвращался домой на побывку. Выразительная суровость вещевого довольствия — металлической фляги в суконном чехле, скатанной тесно шинели, сумки патронной, вещевого мешка — уже нарушалась предвестниками домашнего очага — заботливой корзинкой персиков и винограда, деревянной красной лошадкой и букетом раскидистых роз.