Чайки садятся на воду
Шрифт:
— Нечестно! А что честно? Ты мне можешь сказать? Нет? Ну ладно, как говорят в Одессе: не будем сыпать соли на незажившие душевные раны. Она что, тебе понравилась?
— А тебе какое дело? — грубо ответил Андрей.
— Да нет, я спрашиваю.
— Ну, хотя бы?
— Это уже деловой разговор. Но представь себе, и мне она понравилась! Так что же нам делать? Дуэль на свайках? Но, Андрюша, в наш атомный и ракетный век — и вдруг дуэль! Фи! Не модерно. Совершенно не модерно.
— Брось балаганить. Я тебе серьезно говорю.
Виктор с готовностью кивнул.
—
— Балалайка ты пустая, — в сердцах сказал Андрей и отвернулся к переборке.
— О! Как грубо! Но, как говорит поэт, не надо слов, не надо продолжать. Все ясно. Дипломатические отношения вступили на грань разрыва. Что поделаешь, женщины требуют жертв, и мы их приносим.
Виктор разделся и быстро заснул. А Андрей долго еще лежал с открытыми глазами.
«Конечно, — думал он, — девчата любят таких, как Виктор. Он и собой виден, и на язык смел, и пляшет, и вроде как бы на все руки мастер. А я что? И двух слов не сумею связать складно. Ни танцевать, ни плясать… Что ж, ее и потянуло к Виктору. А как же я? Чем я хуже?» Андрею стало горько от таких мыслей. Ведь вот как в жизни все получается нескладно. Андрей горько вздохнул.
…С утра мороз стал еще крепче. Залив по-прежнему густо парил. Выход в рейс отложили еще на сутки. Днем Виктор то и дело пытался заговорить с Андреем. Но Андрей так посмотрел на Виктора, что тот сразу же замолчал.
Вечером Виктор принарядился и ушел на берег. Андрей остался на судне. Он прошел в красный уголок, посидел с час у телевизора, потом вернулся в кубрик и улегся на койку с книгой в руках. Он лежал, перелистывая страницы, и все время ловил себя на мысли о Лене. Она, наверное, сейчас танцует с Виктором, ей весело и радостно. О, черт! Андрей отбросил книгу и встал. «Нет, не могу больше. Завтра же пойду в Клуб моряков и постараюсь поговорить с Леной. Откуда я взял, что ей больше нравится Виктор? Ведь после пляски она же ко мне шла, она меня искала… Ну и дурак же я! Сам во всем виноват!»
Андрей забегал по узкому проходу кубрика. Все, решено. Завтра он идет к Лене и прямо спросит ее. Если, конечно, она сама скажет, что не желает дружить с ним, тогда все… Тогда он больше в Клубе моряков не появится.
Около одиннадцати часов вечера в кубрик ввалился Виктор.
— Ну, Андрюша, ты зря на меня дулся. Я тебе сейчас такую новость выдам, что ты закачаешься и тихо сядешь по-турецки!
Виктор возбужденно пробежался по кубрику, сел на койку, перескочил на стул, бросил макинтош на рундук и жадно затянулся папироской. Андрей недоверчиво наблюдал за необычным поведением товарища. Что он опять задумал?
— Ну, брат, слушай и молись богу, что есть у тебя такой друг, как Викторов. Иначе погорел бы ты в два счета.
Виктор затянулся дымом и всплеснул руками.
— Нет, какова девица, а? Вот мы бы влопались с тобой, брат! Но не на такого напала. Я воробей стреляный в этих делах.
— Давай без лишних слов. В чем дело? — хмуро взглянул
— Сейчас все расскажу по порядку. Ну, значит, прихожу я чин чином в клуб, на танцы, запеленговал Елену и пришвартовываюсь. Между прочим, она и о тебе спрашивала, где ты да почему не пришел. Но это, понятно, для отвода глаз. Ну, конечно, танцуем, я ей заливаю про то, как мы плавали в Сингапур, то да се, пятое-десятое. А часов в десять она вдруг говорит, что ей домой надо. Я, конечно, не пускаю ее. И тогда она мне знаешь что сказала? «Мальчик, — говорит, — ждет меня. Ему всего четыре годика, и вечерами иногда соседка сидит с ним». Я так и сел! «Какой такой, — спрашиваю, — мальчик? Ваш?» И она, ты понимаешь, так спокойно заявляет: «Да, конечно, мой». Вот тебе и ананас! Ну, думаю, попали мы с Андреем! Что нам, мало девчат в городе, что ли, чтобы к матери-одиночке прислоняться? Я, конечно, тут же сделал оревуар — и драпу на судно. Говорю, на вахту мне надо.
Андрей с безразличным видом слушал Виктора. Потом он осторожно спросил:
— Может, у нее и муж есть?
— Какой там муж! — махнул рукой Виктор. — Если бы у нее был муж, что же, она так вот по танцам одна и ходила бы? В том-то и дело, что нет у нее никакого мужа, в этом я абсолютно уверен.
— А может, это и хорошо, что нет мужа?
Виктор опешил.
— То есть как это хорошо? А ребенок?
— Ну и что ж, что ребенок. Чем он тебе мешает, если ты полюбишь его маму?
— Ну, знаешь, ты мне тут демагогию не разводи.
— При чем тут демагогия? Я тебе высказываю свое мнение. — Андрей старался говорить ровным, спокойным голосом.
— Ах, видите ли, маэстро выражает «свое мнение», но применительно почему-то ко мне, а не к себе. Вот ты бы сам и полюбил его маму, — передразнил ехидно Виктор, — а я бы посмотрел на тебя.
— Да нет, это я так, вообще говорю.
— То-то же, вообще. Такие мамы-одиночки только и смотрят, как бы папу нового заиметь. Тут надо ухо востро держать.
— Знаешь, Виктор, ты бы лучше помолчал. Зачем на Лену наговаривать? Ведь не она, а ты стал за ней увиваться. И о мальчике она тебе сразу сказала. Зачем же ты добивался свидания с ней?
— Но ведь я же не знал в первый вечер!
— Что же, ей табличку на груди носить «мать-одиночка»? Ты думаешь, что говоришь? Чем ребенок тебе мог помешать? Ведь это ее ребенок.
— Конечно, — осклабился Виктор, — с матерью-одиночкой действовать можно смелее. Не мы у ней первые, и, понятно, стесняться нечего. Да тут палка о двух концах. Как бы потом я выпутался — это вопрос. Тут бы ребенок против меня сыграл.
— Вот что, Виктор, — глухо проговорил Андрей. — Я твою пошлятину слушать не желаю и о Лене так говорить не позволю, понял? Это низко и подло. За это морду бьют.
— Но-но, рыцарь нашелся, — Виктор поднялся, сжав кулаки.
Андрей тоже встал.
— А ну, дай сюда руку.
Андрей сжал ладонь Виктора. Тот взвыл и, прогнувшись крючком, завопил:
— Отпусти! Ты же раздавил мне все кости!
Андрей отпустил и молча смотрел, как, ежась и приплясывая, Виктор дул на свою руку.